Ход конем

Владимир сжал до боли в пальцах папку. Стараясь говорить как можно спокойнее, заметил:

— О том, чего я достиг, побеседуем, извините, в другой раз. А сейчас я хочу услышать от вас одно: вы дадите нам шестьдесят тысяч или нет?

— Нет, конечно!

— Почему, разрешите узнать? — прищурился Владимир.

— А потому, что бросать деньги на ветер наше министерство не намерено. Скважины на Южном участке качают воду неэффективно, не те геологические условия — об этом красноречиво свидетельствует ваша же, печально знаменитая теперь третья рекогносцировочная. «Прославились» на всю Сибирь-матушку!

— Авария там произошла совсем по другой причине, геология не виновата...

Боков усмехнулся, покачал головой.

— Так говорят, когда хотят свалить с больной головы на здоровую, когда хотят выдать желаемое за действительное...

Владимир порывисто встал.

— Это, Игорь Николаевич, ваше личное мнение! Но есть еще и другие люди в министерстве! Есть Длугаш, есть первый заместитель министра! Я сегодня же...

Боков не дал договорить, перебил:

— Ничего, дорогой, у вас не получится! Можете не надеяться. И Назар Платоныч Длугаш, и первый заместитель министра Иван Федорович Татарчук придерживаются того же мнения, что и я: вертикальные скважины на Южном участке применять нельзя! По этому вопросу заседала даже коллегия министерства... Одним словом, шансов на успех у вас нет. Ясно, надеюсь?

Владимир вложил в папку листки сметы, завязал тесемки. На душе было пустынно. «Успел «поработать» Игорь Николаевич и здесь. Теперь, конечно, идти к Говорову или Татарчуку бесполезно, — с горечью подумал он. — А денег, кроме техотдела, никто не даст. Замкнутый круг. Хоть плачь... Ишь, как победоносно поглядывает Боков. Словно петух на навозной куче...»

— Еще вопросы есть?

— Один, — обронил хмуро Владимир.

— Слушаю.

— Скажите, а как вам все-таки удалось защитить докторскую? Вы что же... по-прежнему на всех разрезах рекомендуете подземную систему осушения?

Боков окинул гостя снисходительным взглядом:

— Вы, Владимир Петрович, — большой ребенок! Наивный большой ребенок. Но кусаться научились! И хотя вопрос ваш в некоторой степени оскорбителен для меня, но я все же отвечу: подземную систему я рекомендую только для глубоких разрезов, там, где скважины экономически не выгодны. Но — и это хочу подчеркнуть! — мои рекомендации применимы и для Южного участка Кедровского разреза. И я это докажу! Обязательно докажу!

— Интересно, каким же путем? — иронично сморщил губы Владимир.

— А это уж, простите, мое дело!

— Ну-ну, цыплят по осени считают.

— Вот-вот... Нам, дорогой товарищ, нужны твердые гарантии, что Южный участок будет хорошо осушен и сможет давать ежегодно по двадцать миллионов тонн угля. Стране нужны не эксперименты со скважинами, а уголь, понимаете, уголь! Этим я и руководствуюсь в своей работе, — произнес Боков с плохо скрываемым раздражением и после продолжительной паузы патетически добавил: — Я думаю не о себе, а о государстве!

— Опять лозунги, — поморщился Владимир, чувствуя, как его уже понесло с шашкой наголо. — Надоело. У вас это в крови, наверно... Вот вы давеча упомянули о стране, о государстве, а ведь думаете прежде всего о себе, о своей диссертации!

Боков медленно поправил галстук, чуть заметно усмехнулся. Ровным, спокойным голосом, с нотками превосходства над собеседником проговорил:

— Спорить с вами или что-либо доказывать я не собираюсь. Старинная мудрость гласит: «Кто из двух спорящих умнее? — Тот, кто первый замолчит». Все, Владимир Петрович. У меня дела. Будьте здоровы.

Владимир молча вышел из кабинета. «Ничего, по существу, я не добился в Москве, — уныло думал он, направляясь к лифту. — Денег на бурение скважин по-прежнему нет... Остается только одно: ждать ответа из Комитета народного контроля СССР. Неужто и там не разберутся?.. И все-таки эта поездка не пропала даром. Мы, по крайней мере, теперь точно знаем, кто нам мешает в министерстве... Надо будет сегодня же позвонить Петрунину и Седых. А потом — Ане. Нет, сначала Ане...»

17

Петр Михайлович Кравчук приехал в Кедровск ночью. Выйдя из автобуса, застегнул на все пуговицы полушубок. Опустил наушники на шапке, осмотрелся. Мела поземка. Тонко гудели обросшие белым ворсом телеграфные провода, от сильных порывов ветра уныло и протяжно поскрипывали заиндевелые шляпы уличных фонарей. Возле конторы стоял высокий, напоминающий чем-то огромного бульдога, болотоход; двое горняков — в меховых куртках и валенках — грузили на него длинные деревянные ящики. Справа, со стороны сизо-фиолетового частокола деревьев, доносился сухой скрежет ковшей экскаваторов.

«Шагающие...» — определил по звуку Петр Михайлович и поежился от холода.

Узнав у прохожего дорогу в общежитие, подхватил чемоданчик и ходко зашагал.

«Интересно, спят они уже или нет? Вот будет сюрприз! А может, и не обрадуются вовсе. Особенно Володя...» — думал он, волнуясь так, словно завтра у него защита докторской.

Дверь отворил Саша. Увидев Петра Михайловича, он застыл от неожиданности. Черные стрелки бровей изумленно поползли вверх.

— Папа? Откуда ты?!