Ход конем

— То-то и оно... Человек... он, милый, такое существо, что сам жить не может. Дерево тянется к солнцу, а человек — к людям... У меня, парень, никого нет — все померли, одна как перст. И у Вани — тоже никого не было. Отца и матери он не помнил, у сестры воспитывался — в Вологде она жила. Ну, а год назад и сестра энта, Агафья, преставилась, царство ей небесное. Остался Ваня один... Мы с ним познакомились аккурат, когда Агафьи не стало. Выгуливала я тогда свою кошку, а тут и Ваня повстречался — бродит, стал быть, по скверу. Ну, то да се, разговорились. Мрачный он, правда, тогда был, не шибко охоч был к разговору. Оно и понятно: единственная родная душа была — и та приказала долго жить... — Старушка сделала паузу, погладила сидящую у нее на коленях симпатичную кошку с зелеными, как крыжовник, глазами. — Стала я к нему заходить, а он — ко мне. Чем-то я ему пришлась по сердцу, потому как сладил мне полочки в кухне, починил краны. Особенно благодарна я ему за краны, потому как ежели вызывать слесаря из ЖЭКа — готовь сразу рубль, а то и три. А откель я возьму, пенсия-то не ахти, шестьдесят рубликов. А за квартиру заплати, за газ и лекарство тоже отдай, а потом же еще и Мурке надо колбасы какой-нибудь дешевой купить...

— Простите, Пелагея Антоновна, но кто же все-таки приходил к Ване в последнее время, с кем он играл в преферанс? Может, наведывался кто-либо из дальних родственников, а?

— Да нет, милый, не было у него родственников... ни близких, ни дальних... А в карты он играл с мужиками из его же института... Одного Глеб звать, другого — Семен... Сеня... а третьего — Федор...

Капица одобрительно закивал: старушка ему нравилась все больше.

— А вот девятнадцатого... во вторник вечером... вы случайно не видели, кто к нему приходил?

Пелагея Антоновна вытащила из кармана старенького байкового халата чистый носовой платочек, вытерла уголки губ.

— День энтот помню хорошо... Я тогда пошла к Сысоевне телевизор цветной смотреть — в пятидесятую квартиру. Было это в восемь вечера... Дочь с мужем у Сысоевны в отпуске — в Ялту укатили, с собой и пятилетнего Саньку взяли. Опять же, море, воздух. А у Саньки — гланды...

— Квартира Сысоевны, если мне не изменяет память, рядом с квартирой Волощука?

— Да, так и есть... Ну, попили мы, значит, с нею чаю, покалякали самую малость — и стали смотреть фильм по телевизору...

— Какой, не помните?

— Ну, энтот... как его, про Штирлица... Когда фильм кончился, Сысоевна выключила телевизор, и мы выпили напоследок еще по стакану чаю, с клубничным вареньем... Ступила я на лестничную клетку и вижу, как из Ваниной квартиры кто-то вышел. Свет там горит не все время, ЖЭК поставил это... что щелкает... как его...

— Реле?

— Во-во... Оно самое... Экономия электроэнергии... Так вот, когда я захлопнула дверь квартиры Сысоевны, то увидела, что от Вани вышел какой-то человек. Разглядеть его не смогла, потому как свет на лестничной клетке в этот момент не горел, я даже споткнулась. А потом, когда лампочка сызнова вспыхнула, человек энтот скрылся в кабине лифта. Спину только и узрела...

Сергей передвинул стул поближе к старушке, потемнел лицом.

— А как выглядел этот человек, Пелагея Антоновна?

— Высокий такой... В полосатой куртке... одна полоса белая, другая — красная, а воротник — синий...

— Кого он вам напоминает? Я имею в виду тех, кто ходил к Волощуку... Глеба? Федю? Семена?

Старушка скособочила острые плечи.

— Я же тебе говорю: спину ведь только видела! А они, милый, все высокие — и Глеб, и Федор, и Семен... Вот ежели по куртке судить...

— Ну-ну... — дугой выгнул бровь Сергей.

— Такие куртки я видела раньше только у двоих: у Глеба и Федора...

«Та-ак, неплохо... Глеб — это Сохальский, а Федор — это Милованов...» — Капица встал, прошелся по комнате.

— Скажите, Пелагея Антоновна, ну а на зрение... на зрение вы не жалуетесь?

Старушка хмыкнула, покачала головой.

— Ты, милый, опять сумневаешься, по лицу вижу, — обиженно произнесла она. — А коль сумневаешься, не надо было и вовсе приходить ко мне.

— Видите ли, Пелагея Антоновна...

— Я, любезный, — перебила старушка Сергея, — восьмой десяток уже разменяла, а очков не ношу. Не нужны они мне, понимаешь? И муравьев в лесу самых махоньких без линз твоих вижу, грибы лучше всех ищу... Вру, думаешь?

Сергей смущенно переминался с ноги на ногу.

— Зря вы так, Пелагея Антоновна... Ни о чем таком я не думаю. Не обижайтесь, пожалуйста. А то, что про зрение спросил — так ведь поймите и вы меня: в ваши годы у многих с глазами неважно.

— Это верно... верно говоришь...

— Я очень вам признателен за все! Спасибо!

18

Андрей Платов любил свою работу.