Ход конем

В гостинице «Киев» Юрия Пшимановского не оказалось. Савченко разыскал его лишь в десятом часу вечера во Дворце культуры «Украина», где ансамбль «Черемош» давал концерт. Разговор происходил в гримерной, во время антракта. Потный, раскрасневшийся, все еще мысленно пребывающий на сцене, в искрометном танце, Пшимановский долго не мог понять, чего именно добивается от него этот сосредоточенно-серьезный, мрачноватый даже немного сотрудник уголовного розыска с усталыми глазами. Сняв короткополую гуцульскую шляпу-крисаню и расстегнув вышитую кожаную безрукавку-кептар, он с наслаждением опустился в глубокое кресло.

— Фу-ух, хоть отдохну немного... Так что же вы хотите, товарищ милиционер? Конкретно?

— Хочу, чтобы вы еще раз вспомнили 19 апреля... свой отъезд на гастроли в Киев...

Артист скользнул по Савченко недовольным взглядом.

— А что, собственно, случилось? При чем тут Пшимановский? Свет клином на мне сошелся, что ли?

— Совершено тяжкое уголовное преступление, Юрий. Мы ищем виновных.

— Помилуйте, но какое отношение имеет к этому Пшимановский?!

— Объясню, но потом.

Юрий нервно потер подбородок.

— Что же, в конце концов, произошло, может, вы скажете, наконец?

— Убит человек.

Пшимановский заволновался:

— Это кто же? Броня?! Отец?! Мать?!

— Нет-нет, там все в порядке.

— Фу-ух, ну и напугали же вы меня... Но кто же тогда убит, кто?

— Человек. Человек, понимаете?

Юрий покашлял в кулак, помрачнел.

— Значит, так... 19 апреля у нас была генеральная репетиция. Закончилась она вечером, в начале восьмого... Потом худрук выступал, давал последние наставления. Потом я уехал домой. Доро́гой забежал в универмаг — это было перед самым закрытием, примерно в 20.30, купил Броне подарок ко дню рождения: перстень с бирюзой. Бирюза, как считают древние, приносит счастье в любви и примиряет супругов... Дома я собрал вещи и заказал по телефону тачку... простите, такси... на вокзал. А в 23.52 поездом Черновцы — Киев мы отбыли всем гуртом в Киев... Вот, пожалуй, и все.

— Вам кто-нибудь звонил в тот вечер в театр?

На широком лбу Пшимановского зарябили морщинки.

— Вроде были звонки... Да-да, точно! Сестра моя, Бронислава, звонила, сообщила новый номер телефона...

Савченко показал артисту железнодорожный билет.

— Это ваш?

Юрий взял билет, повертел в руках. Где-то за дверью настойчиво задребезжал звонок...

— Ничего, это первый. Время еще есть, — успокоил то ли себя, то ли Савченко Пшимановский. И снова прилип взглядом к билету.

— Гм... Как вам сказать... Двенадцатый вагон, двадцать третье место... Нижняя полка, да? Вроде мой...

— Вроде или точно? — качнулся Владимир.

— Мой! Вот и запись: «Б. 444-24-83». Это я писал! «Б.» — значит «Бронислава», и новый номер ее киевского телефона... Карандаш, правда, какой-то плохой, еле видно... стерся, что ли... А я тогда, помнится, записывал хорошим карандашом...

— Вашу запись вообще стерли. Пришлось восстанавливать.

Пшимановский почесал макушку.

— А кто же убрал... запись эту?

— Тот, кому это было выгодно.

— Ну и ну! — Юрий встал, озадаченно потер лоб. — Чем я могу помочь милиции?

— Скажите, когда вы подъезжали двадцатого апреля к Киеву, проводница вернула вам билет?

— По-моему, там была не проводница, а проводник... Да-да, проводник! Я вспомнил... Худощавый такой, спортивного вида старик. Лицо морщинистое — видно, что не первой молодости, а волосы черные как смоль. Ни единой сединки! Я еще подумал: красит, наверно, дед. Спросить об этом напрямик было как-то неудобно, и я поинтересовался, сколько лет ему. «Семьдесят три», — говорит. Представляете: восьмой десяток пошел, а фигура и волосы — как у юноши! Работает!.. Старая гвардия... Старик принес мне перед Киевом билет, но я не взял. Зачем он мне?

— А разве вы не отчитываетесь по командировке? — подивился Савченко.

— У нас по-другому...

Раздался второй звонок. За дверью гримерной затопали шаги, всплеснулись звонкие девичьи голоса. Пшимановский надел шляпу-крисаню, поправил безрукавку-кептар...

— Извините, мне пора. Надо подготовиться к выходу...

Владимир протянул Юрию руку:

— Спасибо! О нашем разговоре — никому ни слова.

— Понял, товарищ старший лейтенант.

Проводник Егор Алексеевич Каменев, обслуживавший девятнадцатого апреля вагон 12 скорого поезда Черновцы — Киев, взяв в руки железнодорожный билет, который показал ему Савченко, сразу же сказал:

— Да, это мой. И мужчину, который приходил, — тоже помню. Высокий такой, плечистый. В яркой спортивной куртке... Он зашел в вагон, когда все пассажиры вышли...

— Это было двадцатого апреля, утром?

— Да-да... Зашел, значит, и давай меня упрашивать: «Отец, дорогой, выручайте! Дайте, пожалуйста, один использованный билетик! Я вам заплачу! Украли, понимаете, все документы у меня в дороге, а отчитываться по командировке, будь она неладна, все равно нужно...» И так он слезно просил, бедолага, что сердце у меня дрогнуло: пожалел я его, дал этот билет... А почему бы и не выручить человека, коли попал в беду, а? Не вижу криминала тут с моей стороны.

— Он вам... заплатил?

— Я, молодой человек, подобными операциями не занимаюсь! — сердито отрезал Каменев.