Ход конём

— Понимаешь, для меня главное — не качество полотен, а сам процесс их... Я рисую, когда мне трудно в жизни. Странно, правда? Но это действительно так... — Аня опустила глаза. — Мой знаменитый земляк Петров-Водкин любил летние грозы, морские штормы, бурную весну, а я предпочитаю тихую осень, спокойные озера. — Вскинула голову. — Я очень люблю полотна Саврасова... Зачем искать красивые места для своих будущих картин? Природа повсюду по-своему интересна и неповторима... Мой любимый цвет — это красный. Символ жизни, любви... Красные гладиолусы, красные лиственницы... Ты не считаешь меня сентиментальной? — Грустно усмехнулась. — Чересчур краткими, сухими мы делаемся, когда говорим о любви или природе. Излишняя чувствительность нынче не в моде, не то, дескать, время — нужна рациональность... Я, Володечка, старомодна и даже, как говорят некоторые мои сослуживцы, — скучна, однообразна...

— Ерунду говорят твои сослуживцы! Ерунду, слышишь?! — убежденно и торопливо, словно боясь, что его перебьют, произнес Владимир. Потом, заикаясь, трудно выдавил: — Ты... т-ты х-хорошая...

Его колотил озноб. Он шагнул к Ане, сжал ее тонкие длинные пальцы.

— Если бы... не т-ты, я д-даже не знаю... не знаю, что было бы...

Они вышли на улицу.

На набережной, несмотря на субботу, людей было немного. В квадратных, разрисованных белыми гусиными лапами окнах зданий, вплотную подступавших к реке, ярко горело низкое сибирское солнце; лиловый горизонт на востоке был перечеркнут устремленными ввысь трубами алюминиевого комбината, железными стрелами башенных и портовых кранов. Крепкий морозный воздух (градусов тридцать пять было, не меньше) опушивал инеем брови и ресницы. Внизу, зажатый в гранит, шумел старый Енисей, над темной студеной водой пластался пар.

— Он что, не замерзает у вас зимой? — спросил у Ани Владимир.

— Раньше замерзал, а сейчас, после строительства Красноярской ГЭС, — нет. Почему? За счет сброса в нижний бьеф плотины теплой воды, — охотно пояснила она. — Раньше и моста через Енисей не было, зимой люди и машины двигались по льду. Летом — паромы... — Примолкла и с чувством сожаления добавила: — По существу, и показать тебе сейчас нечего, не тот сезон. Летом можно было бы съездить в заповедник «Столбы» или на Красноярское море... У нас в НИИ есть база отдыха на речке Мане, под Дивногорском. Там в июле вода теплая-претеплая. В Енисее — градусов десять, а в Мане — все двадцать, а то и больше. По Мане лес сплавляют в Енисей... Ляжешь на бревно — и плывешь до самого Енисея-батюшки. — Поежилась и без видимой связи с предыдущим спросила: — Что ты думаешь делать, когда закончишь моделирование?

— Поеду в Кедровск. Ознакомлю горняков с результатами исследований. Буду работать там гидрогеологом... Вчера письмо получил от Петрунина.

— И что же он пишет?

— Интересуется, как идет моделирование. Приглашает на работу — главным гидрогеологом разреза. Говорит, что беседовал уже с руководством комбината по поводу моего трудоустройства...

Аня непроизвольно с горечью вздохнула и тотчас же, устыдившись своего порыва, того, что не смогла совладать с чувствами, залилась краской. Ей не хотелось, чтобы Владимир уезжал... На сердце было тревожно. Это не увлечение (чего греха таить, с нею дважды случалось и такое), и не то первое, легкое и светлое чувство симпатии к Владимиру, появившееся несколько месяцев назад, а нечто более глубокое и серьезное, прочно входившее в ее жизнь, которого она одинаково и ждала, и боялась. И вместе с тем она понимала: расставаться все же придется. Иначе он поступить не может. Ему надо быть в Кедровске. А летом и она туда приедет, тема по геофизике продолжается. Врачи вот только что-то темнят. Это — нельзя, то — нельзя. На солнце не загорайте, с замужеством — повремените... Слабость временами очень сильная, ноги не держат. А все — после того злосчастного маршрута. Наташа Козловская умерла год назад. Гоша Иркутов по сей день в больнице...

— Когда закончишь моделирование, обязательно напиши обо всем в Москву.

— Пока там разберутся, Южный участок уголь начнет давать, — вяло обронил Владимир.

— А ты все-таки напиши. Напиши! — не отступала Аня.

— Ну что ж, попробую, коль ты так настаиваешь... Только у меня к тебе просьба...

— Какая?

— Помоги считать смету. Количество скважин, их глубину и местоположение, марки насосов я дам. По крайней мере, для первых тридцати лет эксплуатации Южного участка все уже известно. Потом я и для более поздних периодов сообщу исходные данные... — Он потер перчаткой задубелый кончик носа. — Мне обязательно надо знать, во что обойдется поверхностный способ дренажа на Южном участке. Нужна точная цифра в рублях, понимаешь?

— Понимаю. Можешь рассчитывать на мою помощь.

— Спасибо, — улыбнулся с облегчением Владимир. И ему снова стало покойно, хорошо.