Бет проснулась перед рассветом и некоторое время лежала в постели, прежде чем взглянуть на будильник. Было пять тридцать утра. Она проспала всего два с половиной часа. Решительно закрыв глаза, попыталась снова заснуть, но не вышло. Отложенная позиция сама собой нарисовалась перед глазами. Там были ее пешки, ее ферзь, и еще там был Боргов. Бет не могла выкинуть этот объемный образ из головы. Но в расположении фигур она не видела никакого смысла. Рассматривала их часами, весь вечер и всю ночь, пытаясь наметить план на последний этап партии, передвигала фигуры в своем воображении и на реальной шахматной доске, однако ничего не получалось. Она могла пойти пешкой ферзевого слона, или перенести коня на королевский фланг, или выдвинуть ферзя на второе поле слона. Да хоть на второе поле короля. Это если запечатанный ход Боргова – конь на пятое поле слона. А если он собирается пойти ферзем, варианты ее ответного хода будут другими. Если же Боргов хочет, чтобы она зря потратила время на прогноз развития событий, он записал на листе ход королевским слоном. Пять тридцать утра. Еще четыре с половиной часа до начала партии. У Боргова все ходы уже просчитаны и готов план продолжения игры, составленный с помощью других гроссмейстеров. Он сейчас, должно быть, спит как младенец. С улицы вдруг донесся шум – как будто где-то вдали взвыла сирена, – и Бет подскочила на кровати. Наверное, это советская пожарная машина промчалась по соседней улице или что-то вроде того, но руки у Бет несколько секунд тряслись мелкой дрожью.
Она позавтракала
Она уставилась на аппарат. За неделю, прожитую ею в этом номере, телефон не звонил ни разу. Даже мистер Бут не пытался с ней связаться таким образом. А теперь аппарат заливался короткими трелями и не думал умолкать. Она сняла трубку. Какая-то женщина заговорила по-русски – Бет не поняла ни слова.
– Это Бет Хармон, – на всякий случай представилась она.
Женщина еще что-то сказала по-русски, потом в трубке защелкало, и зазвучал мужской голос, громкий и отчетливый, как будто звонили из соседней комнаты:
– Если он пойдет конем, бей его пешкой королевской ладьи. Если пойдет королевским слоном, делай то же самое. Потом вскрой вертикаль своего ферзя. Я на этом и погорел.
–
– Вашу с Борговым отложенную партию напечатали в газете. У нас тут день в самом разгаре, и мы уже три часа ее обсуждаем. Со мной Левертов и Векслер.
– Бенни, – сказала Бет, – как приятно слышать твой голос.
–
Бет покосилась на шахматную доску, разложенную на столе:
– Да.
– Тогда начнем с его хода конем на пятое поле слона. Ты идешь пешкой королевской ладьи. Расставила?
– Да.
– Отлично. Теперь у него три варианта действий. Первый: слон на четвертое поле слона. Если он сделает этот ход, твой ферзь запрыгнет прямо на четвертое поле короля. Боргов будет этого ожидать, но может упустить вот что: пешка на пятое поле ферзя.
– Не понимаю…
– Посмотри на его ферзевую ладью.
Бет закрыла глаза, представила шахматную доску с отложенной позицией – и увидела. Между ее слоном и черной ладьей стояла всего одна белая пешка, и если Боргов попытается эту пешку блокировать, откроется путь для ее коня. Но Боргов со своей командой этого не упустит.
– Ему помогают Таль и Петросян.
Бенни присвистнул.
– В общем-то неудивительно, – сказал он. – Но давай дальше. Если он решит переместить ладью до того, как выйдет твой ферзь, куда он ее поставит?
– На вертикаль слона.
– А ты пойдешь пешкой на пятое поле ферзевого слона – и твоя вертикаль будет почти открыта.
Бенни был прав. Теперь такая перспектива казалась вполне возможной.
– А если он не сыграет слоном на четвертое поле слона?
– Стой, передаю трубку Левертову.
– Он может сыграть конем на пятое поле слона, – услышала Бет голос Левертова. – Я проработал дальнейшие ходы до твоего выигрыша темпа[83]
.Бет видела Левертова всего один раз, у Бенни в Нью-Йорке, и тогда не обратила на него особого внимания, но сейчас она готова была заключить его в объятия.
– Продиктуешь мне ходы?
Он принялся диктовать. План действий был сложный и запутанный, но Бет без труда разобралась, что он сработает как надо.
– Это очень красиво, – сказала она Левертову.
– Возвращаю тебе Бенни, – усмехнулся тот.