Ход кротом

— Поприветствуем гостя из Китая! — вошедшим тут же сунули в руки стаканы с уже налитым красным. Гость — великий Жан Отстон, ученик самого бельгийца Реклю — поднялся и вежливо поклонился.

Расселись, выпили за гостя. Сашка Лепетченко спросил вполголоса:

— Что-то не китайское лицо, а?

Жан Отстон, которому слова перевели, засмеялся:

— Я природный бельгиец, как и мой учитель, месье Элизе Реклю. Я печатал, в числе прочего, и работы вашего Кропоткина. Ах, как же давно это было!

Рассевшись, все выпили еще и за Кропоткина.

— Его работы сейчас издает московское правительство, миллионными тиражами, — довольно прищурился Аршинов. — Мы передавали ему привет и подарки: еду, деньги от украинских повстанцев. Петр Алексеевич знал, что мы едем на конференцию и просил передавать привет старым знакомым; должно быть, это вам?

Выпили еще раз, за нержавеющую дружбу, за общее дело. Тут уже пришлось и закусить даже русским гостям.

— Но как же вы оказались в Китае? — не отставал заинтересовавшийся Лепетченко.

— О, молодой человек, я, знаете ли, музыкант. — Чернокудрый, чернобородый Отстон приосанился. — Сам Дебюсси высоко ценил мою работу о новой системе музыкальной нотации, как альтернативу диатонической системе. Новое искусство, понимаете ли, требует новых нот. Я сделался известен, и китаец Лю Юин перевел книгу на китайский… Дайте-ка подумать… Ага, это случилось в год падения метеорита, где-то у вас, в Сибири.

— Одна тысяча девятьсот восьмой, — кивнул Аршинов, — на Подкаменной Тунгуске. Ссыльные рассказывали.

На этих словах Махно, зная инопланетную природу Корабельщика — хоть и не особо в нее верящий — вздохнул. Может статься, это его корабль тогда и прибыл?

— Волос мой тогда был еще рус, и даже в полицейских ориентировках писали, что-де «ликом я подобен Христу», — гость хватил еще стакан вина, рассеяно зажевал клинышек сыра, вздохнул:

— Я получил ваш русский паспорт, хоть и не с такими приключениями, как описано у господина Марка Твена. И уехал сперва в Россию, а там и в Китай. Через два года, в одиннадцатом, там произошла Синьхайская революция. Династия из Дацина полетела под откос истории…

— Совпадение? — провожатый с нарочитой важностью поднял указательный палец и сам же себе ответил все тем же заговорщицким тоном:

— Не думаю!

Выпили еще. Пожевали пресного, тощего, дорогущего послевоенного мяса. Поглядели все на гостя, и тот не замедлил:

— Ах, что это было за время! Между прочим, — подмигнул сразу всем Отстон, — премьер Цай Юаньпэй еще тогда предлагал выделить анархистам остров для создания на нем анархической республики.

Аршинов и Махно переглянулись, обведя взглядами комнату. Дешевые обои, высокие, пыльные потолки, мебель в пятнах от погашенных сигарет. Растворенное окно впускает слабое тепло начала лета.

— Да-да, русские камарады, я рукоплещу вашему исключительно удачному опыту, — музыкант сделал рукой некое подобие реверанса над разнокалиберными бутылками. — Но, с вашего позволения, закончу. Через год после революции тот же премьер Цай Юаньпэй объявил конкурс на новый гимн. Вот я и написал музыку. А слова взяли в рукописи второго века…

Композитор поднялся, вилкой дирижируя невидимому оркестру:

— Как широко благодатное небо,
Как ясно его сияние,
Его свет захватывает, как солнце или луна,
Как оно оживает от рассвета к рассвету…
Собрание вежливо и коротко похлопало.

Жан Отстон поклонился, сел на место и завершил повесть:

— Мой приятель Ван Жунбао прибавил всего лишь одну строчку: «Времена изменились, и страна больше не находится под властью одного человека». Гимн исполняли в апреле тринадцатого, в Европе стоял еще мир. А сюда я прибыл, как и вы, на конференцию. И, камарады, мне весьма интересно, что там у вас происходит. Шутка ли, успешно действующая анархическая республика!

— А в самом деле, расскажите же, как там, у вас? — посыпалось тут же со всех сторон.

— У власть имущих агенты, шпионы. У нас ничего нет. Мы читаем о России лишь в газетах, а там такое!

— Я только с вашим приездом понял, что русские не кушают людей! — несколько сконфуженно пробасил низкорослый усатый мексиканец. — А, скорее всего, и никогда их не ели!

— О да, расскажите и нам, — заговорили на дальнем конце стола классические рыжеусые немцы. — У нас тоже сейчас республика, но не анархическая. Ближе к социал-революционерам.

— Стойте, товарищи! Стойте! — поднялся над уставленным разнокалиберными бутылками официальный квартиросъемщик, Эмиль Арман, тоже известнейший на то время анархист. — Пусть наши гости сделают большой доклад, всем. Ведь не только анархисты, но и обычные люди вовсе ничего не знают о ситуации в России.

— Точно! Снимем большой зал!

— Билеты окупят все наши расходы! — закричали со всех сторон. Эмиль немедленно телефонировал знакомому театралу, Жан Ажальбер обязался нарисовать лозунг.

Поднялся высокий месье в отличном костюме — гости сразу поняли, что это его щегольская шляпа на вешалке третья справа.