Ход кротом

Бывший «Коля Балаболкин» хмыкнул, культурно нарезая бифштекс. И ведь неглупый, несмотря на прозвище. Прозвали его за легкость и простоту в общении, а еще за многия знания. Три языка свободно: немецкий, французский, английский. Экономист, причем грамотно улавливающий дух времени. Именно бухаринская постепенная политика коллективизации, направленная на обогащение крестьян, проводится вот уже десятый год в стране.

Орлов жевал совсем неплохое мясо, и все не мог понять: ладно сам он, контрразведчик, ненавидящий красных ротмистр, пойманный на горячем за неделю до подготовленного побега в Финляндию, и вынутый Корабельщиком буквально из-под расстрела. Но Бухарин с Лениным не разлей вода, Сталина запросто называл «Коба». И даже на заседании Совнаркома Сталин защищал главного заговорщика. С таких-то высот зачем бунтовать?

Бухарин между тем доел бифштекс, положил нож и вилку на тарелку крестом, что в этикете ресторана означало: «Закончил, прошу подавать следующее блюдо».

— Я отвечу на ваш вопрос, если вы обещаете мне честный ответ на мой. Годится?

— Пожалуй, сделка честная. Извольте ответить, а за мной не задержится.

— Вам сейчас, наверное, думается: вот же дурак этот Коля Балаболкин! Мог стать нарком просвещения, а стал клейменый каторжник, верно?

Пианист не стал отпираться, а только молча кивнул, положив и свои приборы по образцу собеседника. Официанты сейчас же понесли десерт, заказанный кофе по-турецки, сваренный в настоящем песке. Мужчины помолчали, дав посторонним время отойти подальше.

— Но вы, Владимир Григорьевич… Да-да, я знаю ваше имя и фамилию, — Бухарин вздохнул, — причем от некоего антиквара, Георгия Бергма, члена Санкт-Петербургского летного клуба… Помните такого?

Пианист пожал плечами:

— Много передо мной прошло мальчиков с многозначительными взглядами. Всех не упомнить. Итак, что же вы предлагали взамен двухголовой диктатуры большевиков с эсерами?

Бухарин улыбнулся плотоядно:

— Диктатуру одной партии. Большевиков. Вся эта видимость парламентской борьбы нас только замедляет. Как ни назови вождя, председателем ли Совнаркома, царем или гетманом, суть в том, что все в стране делается по его слову. Так зачем нам фиговые листки «демократического централизма»? Диктатура пролетариата должна осуществляться открыто и гласно. А недовольных к ногтю! Спасибо Корабельщику за машины и моторы, но их применение не его забота. Он улетит, а нам здесь жить. Вот какой был наш лозунг.

— Но вы проиграли. Более того, вы же и выдали остальных участников. Не могу сказать, что данное обстоятельство вызывает во мне большое доверие к вам.

— Ах, да зачем же мне ваше доверие! Исполняю долг, не более. А уж вы там доверяйте, проверяйте. Вы же, простите, великолепный специалист.

Бухарин выпил кофе и продолжил, дирижируя опустевшей чашечкой:

— Под именем Болеслава Орлинского вы внедрились в питерскую Чека, обманули самого Дзержинского. Феликс помнил вас еще с Варшавы. Мне Коба как-то рассказывал, что вы дело Феликса вели еще при царе. Но не раскусил вас, напротив, похвалил. Помните, что вам сказал повелитель холодных рук и чистых сердец… Или как там?

Пианист поморщился:

— Что еще вам про меня наговорил этот юноша из Питерского авиаклуба? Турецкоподданный Массимо…

— Простите, Георгий Бергма.

— Да-да, уполномоченный угро Константинов. Я именно об этой разносторонней личности… А Дзержинский мне, помнится, так и сказал: «Очень хорошо, Орлов, что вы сейчас на нашей стороне. Нам нужны такие квалифицированные юристы, как вы.»

Выпили еще по чашечке кофе, следя за поднимающимся паром. Вокруг нарядные барышни жеманно принимали грубоватые комплименты красных командиров, за столиками, склонясь голова к голове, обсуждали детали очередной махинации «артельщики» в отличном сером шевиоте.

Бухарин пожал плечами:

— Но все же вы сумели под носом у Феликса составить картотеку большевицких агентов, и даже с фотоснимками. Вы передали ее на Дон, а до нас все это дошло только в двадцать втором, через отделение ИНО в Севастополе. Куда там авторам авантюрных романов! И никакая Чека вас не поймала.

Теперь уже Пианист оттянул белейшую манжету, открывая золотые завитки:

— Я тоже проиграл и тоже верно служу… Печати.

Бухарин понимающе прикрыл веки. Налил еще кофе:

— Здесь готовят с долькой чеснока. Каирский рецепт, если я правильно помню. Печать наше проклятие, но и защита. С исчезновением Корабельщика вам отомстит Железный Феликс, не распознавший жандарма у себя под острым носом. Что до меня, так я противен всему Совнаркому. Даже Коба заступался за меня более по обязанности. Вот если бы вместе с Корабельщиком исчез и Совнарком, а?

Пианист выхлебал малюсенькую чашечку одним глотком, ощутив на спине толпу мурашек.

— Вы сказали, что событие… Связано с празднованием юбилея?

Бухарин молча кивнул и налил еще кофе.