— Вот представьте, заночевали мы у генерала Посохова, и тут чекисты к нему с облавой. Пиф-паф, ое-е-ей, не вернуться им домой. Наутро идем с вами вдоль Христа Спасителя — ан тут кровавые большевики ризы золоченые обдирают. Слово за слово, хвостом по столу, и вот она, новая Ходынка в самом центре Москвы. Приходим после всего к Петру Алексеевичу… Хотя после такого уже, верно, и незачем. Слово за слово, одно место из блаженного Августина… Э-э, из Прудона, к примеру — и вот уже мы с ним на ножах бьемся.
— Кропоткин может, — кивнул Скромный, отпихнув подозрительно близко подлезшего человечка в обносках. — Опять же, у футуристов не понравились стихи — бац Хлебникова из нагана, нечего дичь пороть.
— Свалка, драка в кабаке, классика синематографа в одном подвале! — подхватил Корабельщик.
— Одно плохо: все сие до первой чекистской облавы.
— Точно, — матрос улыбался. — Ленточки от бескозырки вот этак закусим, и на прорыв… Яркая жизнь.
— Короткая только.
— Что да, то да. — Матрос поглядел на небо, чихнул от света и сказал уже серьезно:
— Таким способом развлечься можно, но ничего не построишь. Вот вы эсеров наблюдали вживую, и Ленина со Свердловым, верно? И Троцкого, я чай, на митингах слышали не раз? И как ваше мнение? Стоило ли нам предотвращать убийство Мирбаха, разбивать всю провокацию?
Анархист подумал. Поглядел на пыльные зеленые доски вагонов, на черную с серебрянными пуговицами и молоточками форму железнодорожников. Проводил глазами смазчика, с лохмотьев которого масло чуть ли не капало.
— Думаю, верно мы сделали. У левых эсеров шансов на успех этого боя, по-моему, не было. И даже не в Мирбахе загвоздка. Допустим, убили бы Мирбаха эсеры. А дальше? У них нет людей на посты Ленина и Троцкого, заменить которых ни Спиридоновой, ни Камковым, ни тем более Штейнбергом, ни даже Устиновым, имевшим до некоторой степени ленинскую практику, нельзя.
— Эсеровская партия численно превосходит большевиков. Неужели из двухсот тысяч не нашлось…
Анархист хмыкнул:
— Партия эсеров за время своего блокирования с большевиками сумела воспитать под идейным и практическим руководством большевика Дзержинского кадры чекистов. Например, Закс и Александров хорошие головы. Да голов тут недостаточно, характер нужен.
— Анархисты?
Тут Скромный уже не хмыкал. Вздохнул и от стыда понурился:
— Здесь революция приняла окончательно бумажный характер: все ее дело проводится по декрету.
Потом выпрямился и сверкнул глазами — несмотря на малый рост, выглядело движение вовсе не смешно:
— Украинские труженики, наученные горьким опытом, будут избегать этого. Наша революция будет подлинно трудовой революцией. Труженики деревни и города сметут на своем пути весь партийный политический авантюризм!
— Возьмите вот, — Корабельщик подал уже знакомую черную табличку. Скромный принял подарок, и тогда инопланетник быстро уколол неизвестно как добытой иглой анархиста в палец. Сам палец Скромного прямо выступившей каплей крови матрос прижал к лицевой плоскости черного паспорта.
— Теперь он привязан лично к вам, для всех иных это просто зеркальце.
— А для меня?
— А для вас это средство связи. Прикладываете ладонь, ждете появления букв. А дальше просто все, разберетесь. Одно прошу: всем не показывайте. Ни к чему шпионам — а их у вас будет немало, не обольщайтесь! — знать о такой возможности. Кто-то все равно узнает, ну так им что-нибудь соврете о наследстве запорожских колдунов-характерников.
Скромный убрал подарок во внутренний карман и так уже раздутого от книг френча. Проворчал:
— Спать придется на спине. Только там карманов нет.
— И зря. Нашейте и маленький пистолетик носите под самым воротником. Прикажут, недобрым случаем: «брось оружие, руки за голову!» — тут и пригодится. Одного моего знакомого полоснули между лопаток ножом, а он там сорок царских империалов плотно вшил. Мало ли, коней достать, подкупить кого. А пригодилось вот как: нож соскользнул и знакомец мой выжил…
Вернулись снова к той же опоре под часы.
— Четверть часа. Пойду, наверное. — Скромный поднял взгляд и посмотрел точно в лицо… Кому? Матросу? Инопланетнику? Спутнику?
— Корабельщик, теперь моя очередь задавать ваш любимый вопрос. Чего мы этим добьемся?
— То есть?
— Вы тут говорили о переводе стрелки, верно?
— Допустим.
— Из этого я заключаю, что вы, во-первых, как-то видите эти стрелки. А во-вторых, вы видите оба пути, старый и новый. И старый вам отчего-то сильно не нравится.
— Не нравится, — вздохнул теперь уже матрос. Ну никак не получалось видеть в нем чужого! Полностью он вписывался в Саратовский вокзал Павелецкой железной дороги. Такие же братишки-балтийцы или черноморцы сейчас грузились на шестом пути в теплушки, поднимая руками колесные станки пулеметов, богатырскими рывками закидывая патронные ящики.
— Чем же новый путь лучше?
— Некогда входить в подробности, — Корабельщик утер пот со лба — впервые за все эти жаркие июньские дни. — Я вам одну только цифру назову. Разница между старым и новым путями, на сегодня, по предварительной оценке — триста миллионов жизней.
— Как же вы считали? Откуда вы можете это знать?