Ход кротом

— Потому, товарищ Луначарский, что лететь хотя бы к ближайшей звезде придется несколько сотен лет. Скорость луча света наибольшая из возможных, но попробуйте-ка достичь ее. У вас этим занимается господин Эйнштейн, кажется, швейцарского подданства. Он растолкует получше.

— Но, если длительность вероятного полета превышает сотню лет, куда же возвращаться путешественнику?

— Вы правы, в таком случае путешественнику вернуться некуда. Все ровесники его к тому времени умрут. А сам путешественник может считаться мертвым почти с момента отлета. Вот потому-то на мое место никто и не рвался.

— Что за ужасы вы говорите! Скажите лучше, как сделан этот ваш мандат. Каким способом рисуются эти буквы?

— М-м… Теряюсь, Абрам Федорович. Теряюсь. Понимаете, у вас даже электровакуумных трубок пока что нет. А тут и не жидкие кристаллы даже, тут наномеханика… — гость с искренним огорчением развел руки. — Много нужно рассказывать.

— Тогда важно знать, надолго ли вы к нам?

— Рассчитываю на пятнадцать лет, надеюсь на семнадцать. Ручаться можно только за десять. На этот-то срок и рассчитан мой план.

— Что за план?

— Я расскажу его на заседании Совнаркома, чтобы не повторяться.

— Логично.

— Соглашусь.

— А скажите, как у вас обстоит…

Из толпы к двери в Кавалергардский зал отошли двое ученых. Бородки, очки, уложенные волосы, черные костюмы, начищенные туфли — две капли воды, различие лишь в том, что первый академик прихватил из дому словарь иероглифов, а второй пришел с пустыми руками. Ну да это попугаи отличаются пестрым оперением. Яркость человека — яркость его интеллекта!

Ученые посмотрели в проем: по всему Кавалергардскому залу клубились и переговаривались военные. Курили: в Андреевском зале этого не позволяли, а в Кавалергардском имелся камин. Деловито подтягивали пояса, принимая вид суровой готовности буквально ко всему; впрочем, в год от рождения Христа одна тысяча девятьсот восемнадцатый, от начала же революции второй, военные вполне себе были готовы именно что ко всему. Немалая их часть не только наблюдала крушение прошлого мира, но и вполне активно в том участвовала, обретя в новой армии чины и надежду на продвижение в оных.

— Вот люди, — один из ученых показал на буденновки, фуражки, повязки. — Радостно шествуют в музей смерти, думая, что в сей экспозиции они посетители. А они экспонаты. Не так ли и мы радостно внимаем знаниям, сотрущим наш мир полностью? Что взрастет на его месте, воистину Бог весть!

Второй ученый рассеяно глядел на золотые завитки вензелей последнего императора и потому ответил нескоро:

— Наука вся построена на словах и мыслях наших предков. Наших давно умерших предшественников. Те же доктора со студенческой скамьи учатся анатомии и хирургии прямо на трупах. Так нам ли бояться мертвых? Отчего же нам и не зачерпнуть из нового источника? Тем более, что источник сам предлагает всю и всяческую помощь?

Первый ученый побарабанил пальцами по толстой книге с тиснеными китайскими знаками на обложке:

— Мир мертвых всегда враждебен миру живых. Помните об этом. А так-то да, выгоды здесь можно приобресть куда большие, нежели с реки Ялу.

— Лишь бы не окончилось так же, — поморщился второй профессор. И оба они повернулись к своим креслам: перерыв заканчивался.

Мы к вам заехали на час…

После перерыва взялись было таскать хлопок из дальнего трюма, но почти сразу же и бросили: с вышки капитана порта зазвенел тревожный гонг, а потому вся ватага грузчиков сошла на берег и расселась на каменных плитах пирса. Корабль — трехтысячник «Мария» — внезапно запыхтел котлами, явно собираясь отходить. Прочие кораблики вдоль Западного Пирса тоже задергались, морячки на них засуетились. Тогда бригадир докеров, старый Джошуа, выругался и сказал:

— Дело плохо, мальчики. Не иначе, гунн показался на горизонте.

О крейсерах- "детоубийцах" кайзера вся Англия прекрасно знала. На юге они подходили к берегу в рассветной дымке, вот как сейчас, наобум забрасывали снарядами назначенный в жертву город, и спешно удалялись, опасаясь перехвата «гончими океана», быстроходными линейными крейсерами адмирала Битти. Громадные линейные крейсера, «великолепные кошки», давали тридцать четыре узла, порой и поболее. По всему Острову разошлась история, как в одной из погонь Битти велел сопровождающим эсминцам атаковать противника торпедами — но через час отменил атаку. Эсминцы не смогли обогнать собственные линейные крейсера!

Поэтому докеры переглянулись в истинном недоумении: ладно на юге, но здесь, в Скарборо — гунн? Рядом Эдинбург и база Ивернгордон, да и до «гнезда драконов», базы Скапа-Флоу, отсюда втрое ближе, чем от Лондона. Догонят, остановят — а там и сам славный Джеллико во главе Гранд-Флита нагрянет. Случалось такое на втором году Войны, и потерпели гунны немало. А нынче уже четвертый год Войны пошел, и что-то конца ей не видать…