Ход свиньей

Бежать! Бежать от этих рож, от этих бутылок, от этих липких взглядов, потных рук и безобразно пахнущих кроватей… Боже, за что она любит Вороновича? Любовь зла, любовь болезнь… Да и любовь ли это?

7

Можно было и не подниматься на четвертый этаж в кладовку. Анатолий Семенович пошел взглянуть на стремянку сугубо для очистки совести. Когда завхоз открыл свое хранилище для инструментов, следователь уже по спертому воздуху определил, что в нее не входили как минимум год, а не полгода. Крохотное помещение не имело окон и было до потолка завалено ведрами, лейками и лопатами. Чтобы добраться до стремянки, прислоненной к противоположной стене, понадобились усилия. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что стремянку не трогали несколько лет. На ней было четыре слоя пыли.

— А другой у вас нет? — спросил нахмурившийся Батурин.

— Откуда! — развел руками завхоз.

Следователь спустился на второй этаж и снова внимательно осмотрел стоящую в коридоре мебель. Особенно скрупулезно он обнюхал бестумбовый столик у кабинета. Только его мог использовать самоубийца в качестве стремянки, поскольку больше ничего подходящего не было. «Что ж, самое время вызывать экспертов», — подумал следователь и отправился к вахтеру звонить.

После этого Батурин снова позвонил Сопрыкину уточнить про мыло «Дуру». Лейтенант поклялся, что с мылом он ошибиться не мог. Его запах был настолько сильным, что даже чувствовался в коридоре. Складывалось ощущение, что мыло несколько минут назад извлекли из обертки.

— Вы намекаете на то, что самоубийца натер им веревку непосредственно в кабинете?

— А где же еще?

— В таком случае, где мыло?

На этом вопросе Сопрыкин снова запнулся, и начальник следственного отдела, так и не дождавшись ответа, положил трубку. Получалась какая-то ерунда. Самоубийца перед тем, как повеситься, совершает оздоровительную пробежку. После чего прибегает на работу, берет на вахте ключ, отыскивает где-то веревку, натирает ее мылом, которое потом исчезает, непонятно как перекидывает веревку через крюк на потолке, конец привязывает к дверной ручке, затем ставит под петлю стул, надевает петлю на шею и опрокидывает стул…

Внезапно следователь обратил внимание на длину висящей петли и на то, как был повален стул. Пришлось снова звонить в отдел и уточнять по поводу стула:

— Его точно не трогали?

— Оставили, как есть.

— И веревку не укорачивали?

— Для чего? Аккуратно сняли тело и на цыпочках вынесли в коридор…

В ожидании экспертов следователь поднялся на третий этаж к главному редактору. Тот был угрюм и растерян. Его седые волосы в беспорядке рассыпались по плечам, под глазами зияли огромные фиолетовые мешки. По всей видимости, самоубийство сотрудника главный принял близко к сердцу. Он указал следователю на стоящее у стола кожаное кресло и тяжело вздохнул.

— Вот ведь как бывает, — хрипло произнес редактор, играя желваками. — Сколько это проклятое время унесло талантливых людей. Я Натана понимаю…

— Что это был за человек? — осторожно спросил следователь.

Редактор сердито взглянул на следователя.

— Это был человек, бесконечно преданный литературе. Можно сказать, что у него ничего не было, кроме литературы. И ему ничего не нужно было, кроме литературы. Но, посмотрите, какое сейчас время! Оно отнимает последнее: у нищих — лохмотья, у голодных — крохи, у литераторов — надежду. Кто не принимает этого, тот уходит.

Редактор гневно сверкнул глазами и потянулся в карман за носовым платком. Промокнув вспотевший лоб, он сокрушенно покачал головой:

— Вот так…

— То есть, по-вашему, он свел счеты с жизнью из-за невостребованности? — уточнил следователь.

— А из-за чего же еще? — горько усмехнулся редактор. — Натан был человеком честным. Он не пропустил в журнал ни одного непрофессионального стихотворения. А ведь мог. Сейчас богатых графоманов развелось, как собак. Но для Натана поэтическая школа — первооснова всего. За десять лет реформ поэтическую школу разрушили до основания. Но старые мастера еще живы. Вот за ними уже не будет никого. Понимаете? Начинается эра литературного любительства. Читатель уже разучился отличать профессиональную литературу от любительской. Точнее, его искусственно приучили к презренной любительщине. И кто? Редакторы частных издательств, которые всегда были далеки от литературы, но обожали деньги. Натан это остро чувствовал и сильно переживал. Он потому и пришел расстаться с жизнью в редакцию, ибо она для него была единственным островком, смыслом жизни в высоком понимании этого слова.

Редактор остановился и угрюмо уставился в стол. Следователь тоже не решался нарушить молчание. Наконец, выдержав приличную паузу, произнес как можно осторожнее:

— Говорят, он пил.

Редактор поднял тяжелый взгляд.