Ходи невредимым!

– Всегда помни, Хосиа: настоящее золото у князей блестит, а для бедных солнце старается… Я тоже раз ошибся. В лесу чувяки промокли, положил на камень сушить; только прильнул к ручью – вижу, золото из чувяка блестит. Не знаю, сам подпрыгнул или черт подбросил, только воробей чирикнуть не успел, а я уже схватил чувяк… И сразу в глазах потемнело: как раз сбоку чувяк порвался… а солнце любит во все дыры лезть. Очень огорчился, почти новые чувяки, всего две пасхи носил…

– Э-хе… Не всегда золото счастье приносит! Вот Лихи – триста пасох монеты удили, а приплыл враг – в один день весь улов забрал.

– Сами виноваты, забыли, что грузин раньше всего должен уметь шашкой рубить, или стрелы пускать, или копьем колоть.

– Палкой тоже можно врага успокоить, если сам в лесу срежешь.

– Правду, Пациа, говоришь. При мне Арсен как сумасшедший прискакал из Лихи, только наш Моурави сразу его прогнал: «Убирайся с моих глаз!».

– Прав наш Моурави. Если бы иначе поступил, сказали б: "Давайте опять для себя богатеть. Моурави раз заступился, другой раз тоже не откажет… А теперь сразу воинами стали… только Моурави их в семью ополченцев пока не взял, азнауру Матарсу поручил храбрыми сделать. Сейчас, говорит, стерегут Кахетинскую дорогу; если перса поймают, одной смерти считают мало, – десять раз убивают, даже если мертвый…

– Э-эх, люди! Жаль, у нашего Моурави мало дружинников, не так бы врагов учил…

– Откуда много будет, если проклятые князья своих дружинников в замки загнали?

– Напрасно надеются: все равно многие бегут…

– Раньше такое было, а теперь наказывают князья семьи убежавших.

– Правда, у Цицишвили, чтоб язык его волосами оброс, отцы убежавших землю под ярмом пашут, а если жених убежал – невесту на позор отдает.

– Плохо кончат князья! Запомните, люди, даже лев в лесу прячется от смелого охотника…

– Лев – да, а монахи даже бога не боятся, потому и угрожают вечным адом ослушникам церкови. «Разве не святая обитель запретила уходить в ополчение к Георгию Саакадзе?!» – так пугают…

– Напрасно пугают. Я тоже убежал… хотя сам монастырский…

– Ты и еще двадцать… Разве Моурави столько нужно?

– Хотя не столько, но мы, тридцать дружинников, все же от князей сбежали. Отец сказал: «Иди, Багур, пусть я сто лет под ярмом ходить буду, лишь бы ты врага из Картли гнал…»

– Моя мать тоже такое сказала: «Беги, сынок, пусть потом не будет стыда перед твоими детьми. И если только твою невесту тронут, сама горло тому перегрызу!..» Все знают характер Мзехатун, боятся близко к скале подойти, где держит мою невесту…

– Не все такие счастливые! Вот мой отец сердился: «Почему лезешь не в свое дело? Или не знаешь – дрались лошадь и мул, а между ними околел ишак…» Все же я ночью убежал.

– И очень хорошо, мальчик, поступил. Вот лиховцы тоже так думали, как твой отец, и все оказались ишаками.

Громкий смех покатился по берегу…

Где-то призывно заржал молодой Джамбаз. И, словно слушая команду, отозвались задорным ржанием кони «барсов».

– Чувствуют веселый день, – засмеялся Папуна. – Даже конь старается возвыситься над другими. Неужели знает, под чьим седлом скачет?.. И когда люди успокоятся? Эх, почему бог так мало уделил людям ума? Вместо любования сине-желтыми лучами солнца восхищаются взмахами окровавленных шашек.

– Этим, батоно, тоже не любуются, некогда.

– А ты, чанчур, чем любуешься? Пустыми чашами? Ставь сюда чанахи. Без еды все равно не пущу, – какая война без корма!

Не успел Эрасти ответить, как в палатку влетел Арчил-"верный глаз". Он весь дрожал от возбуждения. Войлочная шапчонка слетела на затылок, капельки пота блестели на покрасневшем лбу.

– Где Моурави?

– Тебя что, заяц за ногу схватил? Садись, выпей вина, успеешь сообщить Моурави собачьи новости…

– Почему собачьи, батоно Папуна? Посольство от католикоса приближается. С ним совсем малая охрана – пять дружинников… Настоятель Трифилий тоже…

– А я о чем? Думаешь, Моурави войско решили предложить?.. Ступай в шатер Квливидзе, там приготовляют для красноголовых закуску… Постой, сразу не оглуши, иначе Гиви такое скажет, что Димитрий полтора часа не успокоится…

Но Арчил уже летел к войлочному шатру. Ему было не по себе, ибо, охраняя вход в ущелье, он хотя и кружный, но все же указал «черному каравану» путь к стоянке Моурави… А как должен был поступить? Ведь от церкови едут… А может, Моурави не желает?..

И будто ударили в набат. Из всех шатров повыскочили азнауры, прибежали из лесу и с берега речки ополченцы, тесным кольцом дружинники окружили шатер Саакадзе. Все ждали чуда, ждали помощи, благословения «святого отца». Квливидзе нервно дергал ус, Димитрий, как для драки, откинул рукава, только Дато мягко улыбался. «Совсем как пантера, готовая броситься на добычу», – взглянув на него, подумал Саакадзе.

А митрополит Дионисий, Трифилий и старец архиепископ Самтаврский, поддерживаемый монахами, уже спешились; их коней взяли под уздцы прибывшие с ними пять дружинников.

Низко поклонившись, Саакадзе подошел под благословение архиепископа и почтительно пригласил прибывших пожаловать в шатер.