Ходи невредимым!

И на Западе поднимался этот тевтонский меч. В кольце габсбургских владений задыхалась Франция. В войне с Испанией ей помогала Голландия, в войне с империей Фердинанда II была она одинока. Красноречие Версаля было бессильно. Взоры Франции обратились к Швеции, у которой Польша стремилась отторгнуть Балтику.

И вот кардинал Ришелье стал убеждать короля Людовика XIII оказать поддержку юному государю шведов, Густаву-Адольфу, «новому восходящему солнцу» в северо-восточной Европе. Он смел и честолюбив, настаивал кардинал, надо предложить ему золото и шпагу, чтобы заключил он перемирие с Польшей и со всей силой напал на империю.

Густав-Адольф поблагодарил кардинала и за шпагу и за золото, но перемирию с Польшей предпочел возможность столкнуть царя Михаила Федоровича с королем Сигизмундом – и поспешил направить в Москву штатгальтеров Унгерна и Бромана.

Через полуовальные высокие окна проникал мягкий свет, ложась на суровые лица бояр Думы. В высоких горлатных шапках, важно сидели они на скамьях вдоль стен, а двумя ступенями ниже расположилось шведское посольство.

Рынды с серебряными топориками на плечах охраняли царя и патриарха. На тронах так сверкали алмазы, рубины и изумруды, что Унгерн против воли щурил глаза и был этим «зело недоволен», как подметил один думный дьяк.

Броман, как бы призывая в свидетели бога, перевел взгляд наверх, дабы камни блеском своим не нарушали плавность мысли, и, смотря на двуглавого орла, увенчивающего купол царского трона, с предельной почтительностью произнес:

– Прибыли мы к вам, светлейший владетель московской державы, от имени всемилостивейшего Густава-Адольфа, короля шведского, для изъявления вам его доброй воли и сердечного благоволения. Выслушайте нас и обнадежьте своим доброжелательством, и увековечите славу державного имени вашего.

Патриарх Филарет, властно положив руку на посох, решил: посол велеречив. Но чем дальше говорил Броман, тем внимательнее становился патриарх: и за себя и за царя.

После красноречивой паузы Броман продолжал:

– Светлейший король Густав-Адольф сообщает вам, великий государь-царь, о союзе трех «вепрей»: короля польского, императора немецкого и короля испанского. Злоумыслили они искоренить все христианские вероисповедания, установить повсюду свою папежскую[2] веру и загнать Европу в железный склеп.

Тяжелый гул прошел по скамьям, накренились горлатные шапки, словно дубы под порывом ветра. Глаза Филарета сверкнули недобрым огнем, он с такой силой сжал посох, что тот затрещал. Царь искоса взглянул на духовного отца, поспешил придать своему лицу выражение гнева и досады и подал штатгальтеру знак продолжать.

Голос у Бромана был намного тоньше, чем у Унгерна, а момент наступал решающий. Поэтому Унгерн заслонил Бромана и развернул королевскую грамоту:

– Вознамерился император Фердинанд помочь королю Сигизмунду стать государем шведским и царем русским. И многие уже титулуют Сигизмунда кесарем всех северных земель.

Думские дьяки насмешливо переглянулись. А Унгерн своими сухими, словно костяными, пальцами поднял грамоту на уровень глаз и продолжал отчеканивать слова:

– Но король наш светлейший Густав-Адольф не допустит узурпаторов исполнить свой злоопасный замысел.

Филарет утвердительно кивнул головой. Сведения о заговоре императора Фердинанда и короля Сигизмунда против России ему еще накануне изложил думный дьяк Иван Грамотин. Именно поэтому он, патриарх, наказал встретить шведских послов торжественно и пышно. Но, не выдавая истинного настроения, Филарет через толмача спокойно спросил:

– А чем немецкий император грозит Московскому государству?

Придав лицу несколько скорбное выражение, Броман торопливо ответил:

– Пусть будет известно, что грозит вам император искоренить греческую веру! Пусть будет известно, что грозит нам император искоренить евангелическую веру! Поэтому, перед лицом опасности, вельможнейший государь наш Густав-Адольф соизволил предложить вашему царскому величеству со своих рубежей напасть на короля польского, а он, Густав-Адольф, нападет на него со своих рубежей. Стиснутый с двух сторон, ослабнет заносчивый Сигизмунд и не сумеет впредь поддерживать Фердинанда в его преступном нападении на христианских государей. И да свершится тогда возмездие и сгинет еретик император!

Филарет мысленно усмехнулся: нашими дланями жар умыслили загребать! Но и виду не подал, что разгадал план Густава-Адольфа, а, напротив, одобрительно наклонил голову. Так же одобрительно наклонил голову и царь.

Штатгальтеры облегченно вздохнули: шведское представление политических дел встречено Москвою с полным пониманием и сочувствием.

– Москва кипит злобою на поляков за пережитое, – едва слышно проговорил Броман.

А Унгерн, сократив расстояние между собой и троном до восьми шагов, приступил к шестому параграфу королевской инструкции, раскрывающему конечную цель императора Фердинанда и короля Сигизмунда – создание монархии, владычествующей над всем миром.