Ходи осматриваясь

— Егиян у себя? Будьте любезны, доложите. Я буквально на минуту.

— Конечно, конечно, — захлебнулась она и поплыла к обитой черной кожей двери, забавно покачивая тяжелым задом и приговаривая: — Сейчас-сейчас. Он примет. Он свободен. Так ждал вашего звонка.

Дверь осталась приоткрытой, и я слышал ее приглушенный гортанный голос, потом раздался громкий тенорок: «Зови, зови!» Не дожидаясь, я уже шагнул за порог. Выйдя из-за стола, он семенил мне навстречу, выставив почти под прямым углом коротковатую пухлую руку.

Я был давно с ним знаком, и он мне всегда активно не нравился. Не нравился и по форме: полненький коротыш, метра полтора с гаком, узкий лоб, сплюснутый нос с растопыренными ноздрями, под плотным навесом встрепанных, мохнатых бровей — небольшие, совсем не армянские, маслянистые глаза, недобрые, как у бульдога. И по содержанию: не люблю хватких нуворишей, у которых мозги зашорены мошной. Раза два мне довелось близко с ним пообщаться, но в памяти остался лишь блестящий афоризм: «Удовольствия без денег не бывает». Говорят, особенно в министерских кругах, что он умен, деловит, энергичен. Не знаю. Если «умен» от «уметь», то наверное: сумел же человек тихой сапой прикарманить уникальное государственное издательство. Чертиком выскочил из тьмы неизвестности в директора одного из признанных культурных центров, потом посуетился, повертелся и внезапно ко всеобщему недоумению оборотился в его владельца, хотя продолжает скромно именовать себя директором, правда — уже с добавлением «генеральный».

Он предложил мне сесть и, плюхнувшись в высокое черное кресло, с недовольством спросил:

— Что, не нашли его, да?

— Да, — признал я, — пока не появлялся.

— Это черт-те что такое! — заговорил он, скорчив мрачную мину. — У нас все горит, а он запер у себя договор и исчез. Это безответственность! Самая настоящая безответственность! Если и в понедельник не будет, придется слесаря вызывать — сейф ломать будем. Понимаете, три месяца уговаривал финнов. Наконец они согласились на наши условия. Это ведь деловые люди, ждать не привыкли. Ну уедут — и что? Фьють десять тысяч долларов.

Подавляя неприязнь, я пытался его урезонить:

— Боюсь, что произошло нечто серьезное. На Бориса не похоже…

— Как же! — перебил он меня. — Не похоже! Это вы мне говорите, что не похоже? Уже целый год он ведет себя как… Слов не хватает сказать как. Не знаю, что с ним случилось, совсем другим человеком был. А сейчас? Приходит, как в гости. Появится, покрутится, потом целый день ищешь: где — никто не знает. Плевать он стал на работу, какие-то важные дела появились, видишь ли. Разве он это в первый раз исчезает?! Зимой куда-то уехал, ничего мне не сказал. Через сотрудника передал просто, что два дня его не будет. Это — дело, скажите? Передавали мне, что он уходить собирается. Раньше я не хотел отпускать, а теперь — пожалуйста, скатертью дорожка. Нет уж, пусть только появится, я сам его выгоню.

Я внимал этой неожиданной тираде в полной растерянности. В голове не укладывалось, что речь идет о Борисе, о человеке, которого я хорошо знаю, как самого себя. Я попытался разобраться в своих ощущениях, расстроился еще больше и рассердился — на себя, на Бориса, на этого говорливого коротышку.

— Остановитесь, — сказал я в сердцах. — С ним определенно что-то стряслось.

Но коротышка не унимался:

— Стряслось? Ничего с ним не стряслось. Очередной закидон. Появится, как всегда. Чего-нибудь придумает. Только на этот раз я ему не спущу — все, кончилось мое терпение.

— Я ищу его уже второй день, — едва сдерживаясь, продолжил я бесстрастным голосом. — По всем родным и знакомым. По милициям и больницам.

— Милициям? — пробормотал он. — Больницам?

Потом осекся и, раскрыв рот, тупо уставился в меня. Что-то, видимо, пробилось в его разгневанные мозги. Казалось, я даже слышу жужжание запустившегося механизма, но, скорее всего, это включился холодильник, стоявший в углу за моей спиной, и в наступившей тишине обозначилось едва различимое ровное его гудение.

— Вот, значит, как, — с замешательством произнес он после короткой паузы. — Вы думаете?..

— Да, — подтвердил я, — думаю. Собственно говоря, потому-то я к вам и заехал. За помощью. Мне бы хотелось посмотреть бумаги на его рабочем столе: ну, ежедневник там, календарь. Может, какие-то записи остались. Какие-нибудь указания на то, с кем он общался накануне, с кем намеревался встретиться… В общем, что-то о его делах и планах. Если вы не возражаете, конечно.

— О чем говорить! — с неожиданным энтузиазмом отозвался он и вскочил с места. — Какие могут быть возражения! Сейчас распоряжусь.

Через несколько минут солидная дама из АХО проводила меня до дверей кабинета Бориса, открыла ее и удалилась, оставив в одиночестве и попросив, уходя, забросить ключ на вахту.

Я обогнул узкий прямоугольный столик для визитеров, приставленный к дубовой письменной махине, опустился в одноногое вращающееся кресло, осмотрелся и вполголоса пробормотал: «Ну, дружище, какой еще сюрприз ты мне уготовил?»