Ходи осматриваясь

В соседнем кабинете мне скоренько сделали снимок. Повертев черно-белое изображение злосчастной грудной клетки над кургузой настольной лампой, доктор зацокал снова, на сей раз в иной тональности. У него это здорово получалось — цокать языком, выражая различные оттенки чувств. Во всяком случае, я понял: ничего серьезного не выявилось. И он тотчас же подтвердил это на словах:

— Жить будете, молодой человек. Некоторое время поболит, конечно, но все образуется. — Потом, когда я, кряхтя, натягивал куртку, он поглядел на мою перекошенную физиономию и спросил: — Новокаин переносите? Тогда я вам выпишу снадобье. Будете мазать дважды в день. Кажется, наш аптечный киоск сейчас функционирует.

В конце концов я все же добрался домой. Было такое ощущение, будто проделал путь длиною по крайней мере в тысячу парсеков. Кряхтя и корчась, я целую вечность раздевался, готовил ванну и столько же времени отмокал в благоуханной пене. Потом, обработав ребра бальзамом цокающего доктора, что-то поел на кухне, проглотил таблетку нембутала и побрел в комнату. Поместил телефон в кресле у изголовья, сторожко уложил себя на софу и включил телевизор. Медленно, по кусочкам, душа возвращалась в тело.

Заверещало, когда я пребывал в полудреме и подумывал уже перебраться в постель. Звонила Наталья. Я не поверил, переспросил. Она подтвердила. Чуть не выронив трубку, я дернулся и сморщился от боли в боку. Она за что-то извинялась.

— Кажется, — выдавила Наталья, — я вчера разговаривала с вами не очень… — Она запнулась. — Не очень… хорошо, что ли.

— Будет вам, — вяло возразил я, тщетно стараясь стряхнуть дурнотное оцепенение и изречь что-то путное.

— Это вы мне в отместку, да? — спросила она. — Или ничего уже не хотите сказать?

— В отместку?

— Ну за вчерашнее.

— О господи, нет! — просипел я. — Я безумно рад, что вы позвонили. Просто я весь в разобранном состоянии. — Поколебался немного и объяснил: — Попал сегодня в аварию.

— Ой! — вырвалось у нее. — Что-нибудь серьезное?

— Пустяки. Как сказал доктор, — жить буду. Слегка поотбивал себе ребра. Лечусь вот.

Она помолчала. И вдруг ошарашила меня предложением:

— Хотите, я сейчас приеду? Может, вам нужна помощь?

У меня дух перехватило. Я хотел. Я очень хотел. Но, чертыхаясь, мысленно проклиная все и вся, с каким-то сверхъестественным насилием над собой пробормотал совсем не то, что очень и очень хотелось сказать:

— Спасибо. Но я сейчас в таком расхристанном виде. И немножко пьян от снотворного. Почти что сплю, понимаете?

— Понимаю, — сказала она. — Тогда до завтра. Позвоните мне.

8

Когда я продрал глаза, в комнате было сумеречно и сыро. Стекла окна рябило от дождевых капель. Похоже, я проспал грозу. Погода, однако, не разгулялась: над мокрыми ветками все так же кружилась серо-бурая муть. Я потрогал затылок. Потом прижал локтем ребро и осторожно поворочался. В боку закололо, но я с удивлением отметил, что было терпимо. Опасливо поднявшись, я натянул халат и поплелся в ванную.

Двигался осмотрительно, и оттого утренние процедуры против обыкновения заняли много времени: что-то около часа я провозился с душем, мазевой терапией и символическим завтраком. Вчерашние злоключения не шли из головы. Но мысли вращались в замкнутой сфере, как белка в колесе. Потом вспомнил о своей побитой тачке и даже обрадовался. Пожалуй, именно это мне и требовалось сейчас — заурядные, незамысловатые заботы, нормальные люди и дела без загадок и подоплеки.

Я уже натягивал водолазку, когда в дверь позвонили. В замутненном глазке колыхалось откуда-то знакомое лицо с острым, сильно выступающим подбородком. Я напряг память. Высокий мужчина в синем плаще шагнул через порог и, поймав мой сосредоточенный взгляд, широко улыбнулся:

— Капитан Трошев. Не узнали, да?

Фамилия мне ни о чем не говорила, но в голове просветлело, и я узнал офицера из розыскного отдела, любезно принимавшего нас с Милой. Я удивился в душе неожиданному визиту и запоздало кивнул.

— Входите, пожалуйста. Не видел вас в штатском.

— Мне бы во что-нибудь переобуться, — как-то неуверенно попросил он, глядя на мое недавнее приобретение — зеленую дорожку в полоску. — Боюсь, наслежу вам. Мокро очень.

Я отыскал в галошнице завалящие тапки, помог повесить плащ, и мы прошли в гостиную. Предложив ему располагаться, показал рукой на кресло у журнального столика.

— Кофе пьете? Как раз приготовил.

— Ну если с вами…

Я притащил из кухни джезвейку с двумя чашечками и разлил по ним кофе. Он звучно прихлебнул, кивнул с видом знатока и спросил:

— Я вас не задерживаю? Вы куда-то собираетесь.

— Да нет, — успокоил я, — надо вот машину перегнать на сервис. Но ничего, успеется. У вас какие-то новости?

Он помотал головой.

— Просто из города попросили кое-что дополнительно выяснить.

— Из города? — не понял я.

— Делом уже городские инстанции занимаются. И у них возникли кое-какие вопросы.

Я удивился такой оперативности и мысленно поблагодарил Гринько: надо же, я, похоже, недооценил силу замолвленного им слова. Вслух же посочувствовал:

— Зачем же было беспокоиться. Да еще в такую погоду. Позвонили бы.