Но вскоре что-то в толпе изменилось. Злобные выкрики уступили место возгласам и гиканью. В глазах наблюдателей вспыхнула жажда крови. Стресс, вызванный эпидемией, вырвался наружу в форме диких животных воплей, безумных одобрительных восклицаний и исступленных жестов некоторых из молодых мужчин.
Мартинес с охранниками появился как раз на пике драки.
Дин Горман, паренек-реднек с фермы в Огасте, одетый в потрепанные джинсовые вещи и исколотый татуировками в стиле хеви-метал, сделал подножку Джонни Прюитту, толстому и рыхлому любителю травки из Джонсборо. Прюитт, который опрометчиво выступил с критикой футбольной команды «Огаста Стейт Джагуарс», резко выдохнув, повалился на песок.
– Эй! А ну-ка прекратите!
Мартинес подошел с северной стороны, держа у бедра еще не остывшую после потасовки в сарае «М1». По пятам за ним следовали трое охранников, оружие которых тоже было наизготове. Мартинес перешел улицу, но разглядеть дерущихся за плотным кольцом разгоряченных зевак было не так-то просто.
Виднелись лишь клубы пыли, мелькавшие кулаки и кричавшие зрители.
– ЭЙ!!!
Внутри сомкнувшегося круга наблюдателей Дин Горман пнул Джонни Прюитта по ребрам металлическим носком своего тяжелого ботинка, и толстяк скорчился в муках, перевернувшись на спину. Толпа возликовала. Горман напрыгнул на парня, но Прюитт парировал маневр, выставив колено, которое пришлось Горману точно в пах. Зрители ахнули. Горман упал на бок, прижав руки к своему хозяйству, и Прюитт, подскочив к противнику, нанес несколько косых ударов ему в лицо. Из носа Гормана на песок алыми полосами брызнула кровь.
Мартинес начал расталкивать зрителей, пытаясь пробиться в центр.
– Мартинес! Стой!
Почувствовав, как его крепко схватили за руку, Мартинес развернулся и увидел Губернатора.
– Погоди секунду, – едва слышно произнес этот жилистый человек, и в его глубоко посаженных глазах промелькнула искра заинтересованности. Его усы, свисавшие по обе стороны ото рта, подобно подкове, стали густыми и темными, придав его лицу хищное выражение. Поверх полотняной рубашки и джинсов на нем был длинный черный плащ, на ногах – высокие кожаные сапоги; волосы величественно развевались на ветру. Он выглядел как рыцарь-дегенерат из девятнадцатого века, этакий стильный вооруженный бандит. – Хочу кое-что проверить.
Мартинес опустил оружие и качнул головой в сторону драки:
– Боюсь, как бы кого-нибудь не убили.
К этому моменту здоровый Джонни Прюитт уже сомкнул свои толстые пальцы на горле Дина Гормана, и Горман начал задыхаться и хрипеть. В считаные секунды драка превратилась из жестокой в смертельную. Прюитт не собирался отступать. Толпа разразилась жуткими хриплыми возгласами. Горман дергался и корчился на земле. Ему не хватало воздуха, лицо его приобретало цвет баклажана. Глаза были навыкате, во все стороны летела кровавая слюна.
– Не бойся, бабушка, – пробормотал Губернатор, пристально наблюдая своими пустыми глазами.
И в эту минуту Мартинес понял, что Губернатор следил не за самой дракой. Глаза его скользили по выстроившимся полукругом зрителям: Губернатор
Тем временем Дин Гоман на земле начал затихать в мертвой хватке похожих на сардельки пальцев Джонни Прюитта. Лицо Гормана посерело и уже приблизилось по цвету к сырому цементу. Его глаза закатились, он перестал бороться.
– Ладно, хватит… Оттащи его, – сказал Губернатор Мартинесу.
– ВСЕ НАЗАД!
Мартинес проложил себе дорогу через толпу, держа винтовку обеими руками.
Под дулом ствола «МГ» толстый Джонни Прюитт наконец-то разжал свои руки, и Горман задергался.
– Приведи Стивенса, – приказал Мартинес одному из охранников.
Толпа, все еще возбужденная от этого ажиотажа, застонала. Одни ворчали, другие свистели, разочарованные разрядкой.
Стоя поодаль, Губернатор внимательно наблюдал за этим. Когда зрители начали расходиться в разные стороны, качая головами, он подошел к Мартинесу, по-прежнему стоявшему над мучившимся Горманом.
Мартинес поднял глаза на Губернатора:
– Жить будет.
– Хорошо. – Губернатор взглянул на парня, валявшегося на земле. – Думаю, я понял, что делать с гвардейцами.
В то же самое время в темноте импровизированной камеры на нижних ярусах гоночного трека шептались четверо мужчин.
– Не сработает, – скептически произнес первый, который скорчился в углу в пропитанных мочой семейных трусах и смотрел на тени своих товарищей по заключению, сидевших вокруг него на полу.
– Да заткнись ты, Мэннинг, к чертовой матери! – прошипел второй, Баркер, тощий как палка двадцатипятилетний парень, сердито глядевший на остальных арестантов сквозь длинные пряди сальных волос.