– Ребят, погодите секунду, – сказал он. – Проверьте, можно ли забаррикадировать дверь в конце коридора.
Мужчины пошли дальше, осматриваясь по сторонам и держа ножи наготове. По закоулкам тюрьмы гуляло тревожное эхо. Издалека доносился вездесущий гомон толпы мертвецов. Ходячие заполонили все тюремные площадки и окружили жилые блоки. Но в этот момент в коридоре стояла абсолютная тишина. Остин присел рядом с Лилли и положил руку ей на плечо.
У нее с подбородка сорвалась одинокая слеза. Девушка задрожала. Перед ней была спальня ребенка, которую явно покинули в спешке. На шлакоблочной стене над койкой кто-то подвесил несколько букв, сложенных в имя С-О-Ф-И-Я. Лилли держала в руках плюшевого медвежонка, словно это была раненая птица. У игрушки не было одного глаза, а мех истерся от частых ласк. На сделанном из деревянных ящиков туалетном столике в углу стояла старинная музыкальная шкатулка.
– Лилли?..
Остину стало страшно, когда Лилли отстранилась от него и подошла к туалетному столику. Она подняла крышку музыкальной шкатулки, и зазвучала дребезжащая мелодия. «Тише, малышка, баю-бай… У мамы на ручках засыпай». Лилли осела на пол прямо перед шкатулкой. Ее лицо исказилось от тоски. Она заплакала. Тихо. Безутешно. Опустив голову, она вздрагивала всем телом. Слезы струились у нее по щекам и падали на грязную напольную плитку. Остин подошел к ней, встал рядом на колени и попытался подыскать слова. Но слова не приходили.
Он отвернулся – отчасти из уважения к ее горю, а отчасти из-за того, что он не мог вынести вида ее слез. Он смотрел по сторонам, терпеливо ожидая, пока гнетущая Лилли тоска выйдет наружу. На полу, на кровати и на жалкой полочке, прибитой к растрескавшейся шлакоблочной стене, валялись детские вещи – куклы-голыши, наконечники стрел, наклеенные на картон сухие листья и книги, десятки книг, расставленных на полке и засунутых под кровать. Остин прочитал названия: «Волшебник страны Оз», «Чарли и шоколадная фабрика», «Элоиза», «Мило и волшебная будка» и «Матильда».
Его взгляд задержался на одной из книг. Голова болела. Глаза увлажнились, желудок сжался от озноба. Он все смотрел и смотрел на название книги. И вдруг его осенило, пусть и совсем не к месту: судьба Остина была потрескавшимися золотистыми буквами начертана на корешке зачитанного тома «Золотой библиотеки для малышей». Все сошлось воедино, все слилось в высокую волну вдохновения.
Он посмотрел на Лилли.
– Обещаю, мы выберемся отсюда, – низким, уверенным голосом сказал он. – Ты проживешь долгую жизнь, родишь много детей, станешь прекрасной матерью и еще не раз пойдешь на вечеринку и будешь пить коктейли с маленькими зонтиками.
Лилли подняла голову и взглянула на него опухшими, мокрыми от слез глазами. Она с трудом могла говорить. Ее голос казался совсем безжизненным.
– О чем это ты?
– Есть идея.
– Остин…
– Я знаю, как выбраться. Давай же, зови ребят. Я все расскажу.
Он помог ей подняться.
Лилли посмотрела ему в глаза, и он ответил на ее взгляд, и впервые с начала войны они в полной мере почувствовали свою любовь друг к другу.
– Не спорь со мной, – сказал он, невесело улыбнувшись и подтолкнув Лилли к выходу.
Но прежде чем вернуться в приемную, Остин еще раз окинул взглядом это печальное пристанище ребенка…
…и еще раз посмотрел на потертый, изодранный, подмоченный корешок «Легенды о Гамельнском крысолове».
Глава девятнадцатая
Менее часа спустя, когда солнце еще не поднялось над верхушками высоких сосен на востоке, Лилли вместе со всеми остальными стояла в пыльной приемной и ждала сигнала Остина. Нельзя было показывать своих чувств. Нельзя было показывать страха, печали и мучительной боли из-за того, что она позволила Остину исполнить этот безумный план. Пять остальных выживших бойцов армии Вудбери, которые уже заняли свои позиции в разных углах комнаты, должны были верить, что это сработает. Они были готовы действовать в любой момент и прожигали Лилли глазами. Сейчас им как никогда нужен был лидер.
Мэттью и Спид – самые крепкие из всех – стояли возле огромной железной картотеки, блокирующей выход. Глория, Хэп и Бен, потными руками сжимавшие свое оружие, замерли в центре комнаты лицом к двери и ждали отмашки Лилли. Лилли держала в каждой руке по ругеру и стояла у другого конца картотеки, глубоко дыша, как бегун перед стартом, готовая рвануть с места в карьер в любой момент.
Никто не знал о жарком споре, который всего полчаса назад разгорелся между Остином и Лилли за растрескавшимся стеклом проходной. Никто не слышал, как Лилли умоляла Остина не делать этого. И никто не узнал, что случилось потом, когда Остин в конце концов сломался и, всхлипывая, признал сквозь слезы, что он должен сделать это, что у него нет другого выбора, потому что он всегда был трусом и лжецом, а после начала эпидемии стал еще хуже, и это его единственный шанс искупить свои грехи, сделать что-то хорошее, поступить по совести.