Ходячие мертвецы Роберта Киркмана. Найти и уничтожить

Она осмотрелась по сторонам. Темнота была настолько непрозрачная, настолько плотная и непроницаемая, что, казалось, можно ощутить вес этой густой чернильной жидкости. Или можно представить ее в виде приливной волны, которая внезапно затопила пространство за сценой, а теперь держала Лилли и мертвого химика в темном рабстве. Эта тьма изъяла все размеры и формы, пространство и время. Эти два тела могли быть одновременно и микроскопическими объектами, и быть размером с планеты, прижатые друг к другу гравитационными полями. Поглотившая их тьма была тьмой глубокого космоса, тьмой, что прячется в детском шкафу темной ночью, тьмой внутри гроба после похорон, когда все уже отплакали, а на могиле выросла трава. Тьма, абсолютно лишенная предметности. Невозможная и неизбежная.

Внезапно еще один залп грома, и вспышка молнии прорезала эту тьму снаружи.

Яркость серебряного света была подобна фотовспышке, и она на мгновение осветила сцену смерти. Лилли мигнула и попыталась все запомнить. На этой яркой картине ей удалось разглядеть мертвое тело, которое при помощи ржавых кабелей было привязано к ней, оно было похоже на скорбную старинную статую, голова которой склонена на грудь, а плечи неподвижны. За оставшийся миг Лилли постаралась оценить обстановку – металлический зажим, части которого обмотаны кабелем, осколки разбитых флаконов от лекарств по всему полу, дальний угол комнаты.

Затем свет мигнул, и вновь нахлынула тьма.

Лилли снова мигнула, странный зрительный послеобраз все еще светился на сетчатке. Гиперчувствительность к минимальному освещению, чувства, усиленные лекарствами, распространившимися по организму, – все это позволяло Лилли видеть исчезнувшую картину даже в полной темноте. Этакий млечный негатив пространства вокруг нее – тело старика, крепления. Ее начало распирать от безудержного хихиканья, разум затопляли одновременно паника и эйфория. Адреналин в крови делал мысли легкими, и она была в восторге от этого способа продлить свет, порожденный молнией.

Наконец послеобраз растворился.

В темноте ее мозг разделился на две части. Одна плавала в наркотическом безразличии, а другая работала, подобно двигателю, чтобы найти выход из ловушки. Она увеличила давление правой руки на сдерживавшие веревки, извиваясь так сильно, как только могла и насколько позволяла маслянистая, скользкая от пота веревка, связывающая запястья. Она чувствовала, как пот капает с кончиков ее пальцев. Веревка проскользнула на пару дополнительных сантиметров, но по-прежнему связывала ее, перетягивая запястья так сильно, что у нее болели лопатки. Также… она ощущала тело мертвого химика в паре дюймов от себя.

Сколько же времени прошло? Пять минут? Десять минут? Если перерождение займет среднее время, то у нее оставались считаные минуты, но ведь это могло произойти и раньше…

Она снова стала биться и извиваться, двигая связанные запястья взад и вперед, теплый пот стекал по лбу и капал с носа. Она чувствовала, что капли скатываются по ее предплечью и стекают на локоть. Боль усиливалась, перетянутые запястья горели. Внезапно Лилли осознала, что из поврежденных запястий стекает уже не пот, а кровь. Старик по-прежнему молча и неподвижно сидел перед ней. Она чувствовала мускусный запах его тела, как будто призрак живой личности все еще цеплялся за организм. Он был подобен бомбе замедленного действия. Она снова захихикала, однако другая часть мозга кричала от ужаса. Лилли снова дернулась изо всех сил, чтобы освободить запястья.

Снаружи гремел гром, и дождь продолжал колотить по крышам.

Где-то, в самой глубине головного мозга, был участок, благодаря которому Лилли помнила старую детскую примету: расстояние до грозы можно определить по времени между вспышкой молнии и раскатом грома. Она никогда не доверяла этим байкам, или, по крайней мере, считала их весьма условными, но какая-то часть ее верила этому. Будучи ребенком и лежа в постели, она всегда в страхе считала это расстояние и успокаивалась только высчитав, что гроза достаточно далеко.

Смазанные кровью, запястья смогли двигаться чуть свободнее. Но этого было недостаточно. Она вновь и вновь дергала узлы, пока вспышка боли не взорвалась в мышцах, обеспечивающих вращение плеча. Сильнейшая боль пронзила ее вдоль всего позвоночника, и Лилии вскрикнула от боли.

Еще один раскат грома раздался над ее головой, разносясь по пролетам конструкций.

Лилли промычала от усилия, отчаянно крутясь и извиваясь в оковах, рука выскользнула из узла еще на сантиметр. Она считала время после раската грома: один… два… три… четыре… пять… шесть… ВСПЫШКА! Молния вспыхнула за окном, создавая в театре искусственный яркий день.