Ходячие мертвецы. Вторжение

Лилли вспомнила, как она ждала, что, будто в кино, он драматично схватится за грудь и упадет на спину с приступом боли, но этого не случилось. Возможно, в тот вечер у дяди Майка также просто был газовый пузырь, который нужно было просто отрыгнуть; по правде, Лилли узнала позже, что это именно то ощущение, на которое похож сердечный приступ… но только сперва. В ту ночь, прежде чем увезли Майка Коула, Лилли увидела брата своего отца корчащимся от боли на диване в гостиной. Он жаловался на то, что грудь будто сдавливают железными тисками. Лилли помнила, как цвет его кожи стал настолько бледным и даже серым, что казалось, словно дядя был сделан из мрамора.

Прямо сейчас в тусклом свете тоннеля Боб Стуки лежал с именно таким цветом кожи, будто он испытывал боль в течение достаточно долгого времени, и сейчас лицо его так искажено и безжизненно, будто кто-то высосал из него воздух.

Мясистые мешки под его глазами такие морщинистые, что они напомнили Лилли сдувшийся шарик. Сердце Лилли начало биться быстрее. Она встала на колени, бережно держа его голову, и спросила:

– Боб, ты меня слышишь? Ты меня понимаешь?

У него получилось кивнуть, а потом выдавить что-то вроде кривой усмешки. Очень тихо, почти шепотом, он ответил:

– Не нужно… орать. Я стар… но я не глухой.

Лилли распознала по его паузам и хрипам во время речи признаки кислородного голодания, поздней стадии инфаркта. С внезапной сокрушительной болью она поняла, что он, вероятно, прополз весь этот путь от перекрестка Элкинс-Крик, испытывая невообразимые страдания. Она взяла его за плечи, осторожно приподнимая его так, чтобы они смотрели друг другу в глаза.

– Боб, это сердечный приступ, я правильно думаю?

У него получилось кивнуть.

– Ты можешь дышать?

С большим усилием:

– Не… Очень хорошо… Нет.

– Что мне делать? Скажи мне, что делать. Ты же долбаный врач.

Он с трудом сглотнул и похоже, что вот-вот уснет. Он еле тряс головой, вероятно, показывая, что ни черта она не сможет сделать. Мгновение его веки дрожали.

– Останься со мной! – трясла она его. – Дыши!

Она склонилась над ним.

– Я собираюсь попробовать искусственное дыхание, – она почти не помнила, как его учили делать, когда она была спасателем. Но что еще ей остается делать?

– Начнем! – Она скрестила руки на верхней части его груди и резко нажала три раза. Она понятия не имела, что делала. – Дыши, Боб! Дыши!

Она наклонилась, зажала его нос и сделала в рот три резких вдоха:

– Дыши! Дыши! Дыши!

Глаза Боба закатились, и его тело вдруг обмякло.

– Нет! Нет! Черт возьми, нет! Нет, проклятье! – Она сжала кулаки и надавила так сильно, как смогла. – Ты чертов засранец! Ты не можешь так поступить со мной сейчас!

Она согнулась и подула ему в рот, будто пытаясь надуть шарик обратно.

– Боб! Останься со мной! Пожалуйста! Боб, пожалуйста!

Толпа за ее спиной реагировала на шум, сетка гремела, когда они все напирали внутрь, все сильнее и сильнее, рокот перерос в адский неприятный гул. Лилли посмотрела на них через плечо.

– ЗАТКНИТЕСЬ К ЧЕРТУ!

Она почувствовала, как что-то тянуло ее за свитер, взглянула вниз и увидела, что огромная, грубая рука вцепилась будто изо всех сил в ткань ее рубашки. Боб выглядел так, словно пытался что-то сказать. Его губы цвета печени дрожали, рот отчаянно пытался произнести слова.

Лилли слезла с него, опустилась на колени рядом, наклонилась и попыталась расслышать.

Но голос Боба заглушался шумом толпы мертвецов, осиплый баритон рычания отражался от стен и внутри черепа Лилли.

Она повернулась и закричала на ходячих на пределе звука, который могла исторгнуть из легких:

– ВЫ, ГРЕБАНЫЕ КУСКИ ДЕРЬМА! ЗАТКНИТЕ СВОИ ПОГАНЫЕ ГНИЛЫЕ РТЫ!

Боб отчаянно пытался говорить. Он тянул ее за рубашку из последних сил, что у него оставались. Она встала на колени и прижала ухо к его губам. Лилли сконцентрировалась на его шепоте, с придыханием выходящем из легких. Слово «любовь» и слово «ты» – единственные, которые она сначала смогла разобрать. Потом очень четко услышала слова «Лилли, девочка», и поняла, как сложить фразу: «Люблю тебя, Лилли, девочка».

– Боб?

Хватка на ее груди ослабела. Его рука упала на пол тоннеля. Тело расслабилось и замерло. Она слегка тряхнула его.

– БОБ!

Его лицо изменилось. Морщины, бороздившие лоб, сгладились, то же произошло с морщинами вокруг его глаз бабника. Боль покинула это лицо. Но выражение, которое Лилли могла назвать только безмятежным, изменило его черты.

– Господи…

Она обняла бездыханное тело на своих руках. Она обняла его крепче, чем когда-либо обнимала другого человека, и она долго продолжала обнимать его в том мрачном тоннеле с атональным хором из мертвецов, чье рычание эхом отражалось от стен и постепенно сходило на нет в дальних артериях лабиринта.

Лилли нежно положила тело на пол тоннеля и закрыла Бобу глаза. Она наклонилась и мягко поцеловала его в лоб. Ее слезы падали на грудь мужчины, впитываясь в рваную джинсовую рубашку. Она вытерла глаза. Она почувствовала, как что-то врезалось в ее ногу, что-то острое, и глянула вниз.

Левая рука Боба – замершая в смерти – сжимала связку динамита.