Ходящий по улицам

— Разве? А я подумал наоборот, — и получил очередную оплеуху. — Да что с тобой не так?

Если пропадёт электричество…

Хрупкий кулачок с брильянтом в пять карат на среднем пальце, влетел в мужскую скулу, вырвал пучок рыжих волос и оставил глубокий порез.

Потеряв равновесие, липкий мужчина падает на пол. Он поднимает глаза и видит, как в женских руках появляется чайник, а из его носика вырывается обжигающий пар. Пронзительный свист сводит с ума.

Медленно, шаг за шагом, девушка приближается. Мужчина отрывает липкие ягодицы от холодного пола, и, словно паук на четырёх лапах, уползает. Он оглядывается то на её прелести, спрятавшиеся под налипшими чертежами, то на стену. То на дом из красного кирпича, то на обои с золотыми рыбками. Целые кварталы обвивают тонкую талию и лоскутами валяться к крохотным ступням с дорогим педикюром.

— Ты же хотел обжечься? — переспрашивает она.

— Что ты несёшь?

Тяжёлая тень наползает на дрожащее тело, скрывает ступни, колени, красное сдувшееся хозяйство. Накрывает тело, голову, но не скрывает белые глаза, смотрящие на Богиню.

Если пропадёт кислород — боль тоже пропадёт?

— Ты хотел обжечься! — кричит она, и окатывает мужчину водой из чайника.

Подбородок, поросший ржавыми прутьями, безмолвно задёргался, заскакал, стуча зубами. Крик порвал глотку. Гнойные волдыри изуродовали кожу.

Богиня подносит к своим глазам бриллиант и видит в кровавых гранях пятьдесят семь корчившихся тел. Пятьдесят семь красных телец крутятся на полу, хватая воздух руками.

Как он и желал: обжёгся, только не кипятком, а ледяной водой.

— Мучения — твоя судьба! — говорит мужской голос. — Боль — дорога. Я помогу тебе закончить путь, ведущий тебя в никуда. Разум обретёт свободу, а тело еще послужит этому бренному миру. Ну, давай же, открой глаза. — изуродованная ладонь, без мизинца, шлёпает по бледным щекам, цепляя рыжую бороду.

Кетаминовый сон, подкреплённый барбитуратом, медленно отпускал. Очень медленно.

Тяжёлые веки разлиплись. Туман перед глазами превратил картинку в мутное пятно, переливающееся радугой. Давление внутри головы было настолько высоким, что со стороны могло показаться — еще чуть-чуть и глаза вывалятся, а из ушей полезет мозг, как мясо из ручной мясорубки.

Ледяная вода больше не кажется куском льда, сковывающим тело. Жизнь больше не реальность. Жизнь — набор иллюзий, сопровождающих тебя после зачатия. Ты снова беспомощный и голый новорожденный. Крутишь головой, пытаясь найти тёплую сиську, но видишь лишь стены, устланные белой плиткой, от которой холод ощущается за километр. В дальнем углу видишь шкафчики, с углов которых облезла зелёная краска, обнажив блестящий металл. И там, в глухой тени, кто-то шевелиться. Человеческая фигура. Облокотившись о стену и скрестив на груди руки, она произносит:

— Тебе больше не понадобятся руки и ноги.

Мутное сознание возвращает взгляд в точку пробуждения. Картинка стала чуть чётче. Он лежит в ванной, по полечи вводе. На шее тугая удавка. Пропитанная водой, она извивается змеёй за спину и цепляется за поручень на стене.

Вода спокойная и прозрачная, как пустота. Увидев свои конечности, цвета свечного парафина, мужчина первым делом попробовал ими пошевелить. Всё тщетно, он ничего не чувствует, даже ремни, стягивающие кожу до крови на плечах и бёдрах будто бы не существуют.

Мысли пульсируют в голове; волнами бьются о черепную коробку и, отразившись, возвращаются обратно — в точку отсчёта. Затем новый импульс. Волна разбивается о шершавую кость, — и ничего не происходит. Напоминает похмелье: в голове словно выгрызли дыру, в которую всё улетает. Единственное что ты помнишь — вкус прошлого вечера, двигающий тебя в сторону туалета, или дома, или к краю обрыва.

Кисловатый привкус кетамина может двигать только твои посиневшие губы. Страх уходит, приглашая безумие.

— М-м-м-м-м….

Гремя металлическими шкафчиками, из тени выплыл мужчина с овальным худым лицом и блестящими глазами. Свет струится по голому торсу, подчёркивая бугристые руки и спину. Он присаживается на колено возле ванны, обложенной всё той же белой плиткой, кладёт руки на бортик и наслаждается шевелением губ.

— М-м-м-м-м….

— Что ты там мычишь? — ладонь погружается в воду. — Холодная. Не бойся. Я тебя освобожу. Спасу от мучений, и спасусь сам.

Верёвка падает на пол, покрытый линолеумом. Спаситель запускает руки в воду, подхватывает тело и начинает вставать. Раздувшиеся вены напоминают червей, вылезших на мокрый асфальт после дождя. Они шевелятся, ползут по рукам, устремляются к шее.

Он прижимает к себе тельце, словно младенца. Смотрит на него и не может налюбоваться. Конечности у него окоченели, торчат сухими ветками, и никакой ветер их никогда не согнёт. Вода стекает на пол, на штаны, на резиновые сапоги.

Спаситель гордо идёт к двери. За ней в коридоре ждёт гостя кровать — стальной стол на резиновых колёсиках размером с шайбу. Мокрое тело ложится на холодный металл. Спаситель наклоняется к уху, выглядывающему из копны рыжих волос, и шепчет:

— Не бойся умирать. Никогда. Ни сегодня, ни завтра, ни в следующей жизни. Сейчас я вернусь.