Ходок по Дороге 2 (СИ)

— Разве? — удивился легат. — Ну, может и так, на войне всякое бывает… Впрочем, перешли мне записи с камер твоего «барса», глядишь, после их просмотра станет яснее.

«Какой ты, млять, дотошный», — мысленно удивился я. «И про Катю уже успел когда-то выяснить. Действительно, немец…».

Разговор с Вебериным затянулся ненадолго, от силы на полчаса. Я кратко рассказал ему о штурме мостов и штаба, показал особняк и пленных, после чего оставил легата наедине с подъехавшим к нам чуть погодя Левичевым и, сославшись на сильнейшую усталость, отправился спать в свой танк. Но отдохнуть как следует мне ожидаемо не удалось — не прошло и трех часов, как вновь последовал вызов от легата.

— Собирайся центурион, — только и сказал мне Веберин. — «Игла» уже вылетела. Езжайте на набережную к мосту, машина сядет примерно через двадцать минут. Приказ с самого верха — тебя и твой экипаж в полном составе срочно ожидают в Диастаре.

— Но как же наш «барс», господин легат? И кому мне сдать командование боевой группой? — слегка растерялся я.

— Для танка прибудет новый экипаж. С твоей боевой группой я сам разберусь, не бери в голову. Давай быстрее, не заставляй летунов ждать. Через пару часов вы должны быть в Ставке!

— Есть! — отрапортовал я и снял наушники, помассировав занывшие виски. — Вася, активируй движок, едем. Все народ, кажется, мы отвоевались…

Малый военно-транспортный рейдер «Игла», был похож на длинный, обтекаемый стилет радикально черного цвета. Но, в отличие от кинжала, у машины не было ни единого острого угла, лишь сплошная гладь переходящих друг в друга зализанных аэродинамических поверхностей. Скошенные к хвосту странной формы крылья и прижатое к корпусу хвостовое оперение с первого взгляда выдавали в нем киннеровскую машину. Ну не наш это дизайн, не русский и вообще не земной…ничего похожего на «летающие баржи» левиплатформ. И если уж киннеровский танк стоил запредельных средств, то цена подобной машины вообще должна была быть заоблачной. Мне даже стало приятно — ценят нас, блин! За кем попало такой транспорт не отправят. Рейдер, появившись черной точкой в небе, чуть ли не вертикально упал вниз, затормозив перед самой землей и сел прямо на асфальт набережной, окутанный сиреневой дымкой какого-то поля.

Впрочем, назад отправлялись не только мы одни. В небольшой и тесный салон под охраной пары автоматчиков посадили взятых в плен генералов, загрузили какие-то бумаги и аппаратуру из штаба, разместили, сколько возможно раненых, забив носилками весь проход и скамьи вдоль стен. А затем люк мягко закрылся и мы полетели. В этот раз не было ни болтанки, ни тряски, разве что временами на нас наваливалась умеренная перегрузка. И весь путь обратно до Диастара занял чуть больше часа, вместе со взлетом и посадкой. Когда мы покинули борт рейдера, я испытывал двоякое чувство — и радость и вину одновременно. С одной стороны я был счастлив, что командование про нас с Катей, наконец, вспомнило и вытащило живыми и невредимыми из очередной передряги. А с другой стороны… моим людям на такое везение рассчитывать не приходилось. И пусть я командовал ими меньше суток, все равно получалось нехорошо — как будто я бросил свое подразделение и сбежал перед боем, пусть и по прямому приказу сверху. Впрочем, тут от меня уже ничего не зависело.

С Васей Потаповым мы расстались прямо на летном поле учебки, рядом с танковым полигоном. Нас с Катей вызывали обратно в госпиталь, ему велели дожидаться приказов на месте. На прощание мы пожали друг другу руки и разошлись. Мы с подругой взошли на борт транспортной левиплатформы, а Вася пошел докладываться начальнику учебки. Впрочем, я решил, что наша разлука ненадолго. Раз уж мехвода выдернули из Ломжино, значит, где-то наверху было принято решение не разлучать наш экипаж. А вскоре нас снова встретила знакомая палата в госпитале — как будто мы ее вовсе не покидали.

Следующие три дня я отдыхал. Вопреки моим ожиданиям, нас не стали вызывать на допрос и никто не рвался проводить с нами немедленных бесед, разве что Ситников, связавшись со мной по идентификатору, попросил кратко описать все события последних суток в одном отчете, а Иволгин взял нашу кровь на анализ. Я выспался, прошел курс восстановительных процедур, а Катя все это время сидела в палате со мной или гуляла по госпиталю. Отношения с медичкой у меня сейчас были ровные — никакой обиды подруга больше мне не показывала, но и «поговорить по душам» тоже не горела желанием, Катя была молчалива и задумчива. Ну и ладно — вольному воля. Рано или поздно все это обязательно закончится, в этом я несколько не сомневался.