— Так тысяча девятьсот пятидесятый.
О, какое интересное время. Ладно, пусть дядька послушает интересную сказку и не говорит потом, что я его не предупреждал.
— Пришёл я в ваш мир из….
Рассказал ему все. И про остановленную инопланетянами катастрофу, и про ходоков, коим я являюсь, и про изменение истории. Даже про омоложение поведал.
Тот слушал очень внимательно, а после рассказа спросил:
— Ну и что ты здесь менять-то собираешься? Тем более, один?
Пришлось дополнительно поведать о будущих событиях. Здесь уже мужика проняло и он, дождавшись окончания рассказа, начал говорить каким-то задумчивым голосом, будто рассуждая:
— Знаешь, Санек, поначалу я тебя принял за блаженного, сбежавшего из психушки. Потом мысли одолели о шпионе, ненавязчиво меня вербующем. Сейчас я не знаю, что и думать. Слишком уж правдоподобно у тебя получилось все рассказать. И, главное, волнует вопрос, почему ты рассказал. Ведь, если это все правда, тебе, чтобы сделать, как ты говоришь свои дела, огласка совсем не нужна. Значит, и выход у тебя один-единственный остаётся…
Я не дал я ему договорить. Понял, к чему он клонит. И, чтобы он не наделал глупостей, я поспешил его перебить.
— Неверные выводы делаешь, дядька Егор. Мне все равно, будет огласка или нет. Как все равно и на то, будут мне мешать, или нет. Я могу вернуться домой в любой момент, когда захочу, и никто не сможет этому воспрепятствовать. И ещё одно. Я советской власти не враг. А вот тех, кто развалил страну, ненавижу лютой ненавистью. Поэтому, делай выводы, дядька Егор, и не бери в голову дурного. Мне не нужна ни твоя смерть, ни даже смерть тех, кто начал развал страны. Не моё это дело. Мне достаточно будет одного разговора со Сталиным. А там уж дальше сам пусть решает, каким образом ему менять предначертанное.
Похоже, убедил я всё-таки этого мужика. Он недолго подумал и спросил:
— Что ты там от меня узнать хотел?
— Самую малость. Где мы сейчас находимся, и в какой стороне ближайшая железнодорожная станция. Но это, если мы далеко от Москвы. Если близко, достаточно пальцем показать, в какую сторону двигаться. — Ответил я и с интересом наблюдал за уставшим, растерянным лицом этого дядьки Егора, который недоверчиво спросил:
— И все?
Я пожал на его вопрос плечами, и в свою очередь, задал вопрос:
— Ну да, а что ещё?
Дядька замялся и сказал:
— Я думал, что может быть помощи какой, просить будешь?
— Дядька Егор, не нужна мне никакая помощь, сам как-нибудь справлюсь.
— Ты вот что, Санек, давай сейчас дойдём до нашего пионерского лагеря. Там переночуешь, а утром тебя лагерный автобус подбросит до станции. Все-таки не ближний свет, без малого тридцать километров топать.
— Дядька Егор, вот на хрена тебе надо искать приключений на мягкое место? Просто укажи направление и скажи, где мы находимся.
— Понимаешь, Саша, слышал я на фронте маленько про Хрущева, нехорошее. Поэтому, когда ты рассказывал о происходящем после смерти товарища Сталина, не особо и удивился. Помогу тебе немного, а там посмотрим, как оно будет.
На мою попытку прервать его монолог, он знаком меня остановил и продолжил:
— Опять же, нельзя тебе в таком виде идти. У первого же встреченного милиционера вызовешь подозрение, а там и до беды недалеко. Переоденем тебя, денег на дорогу дадим, да и иди с богом. Да, директором в лагере работает мой бывший командир. Он, когда все ему расскажем, может ещё придумает, как помочь.
Дальнейший разговор пересказывать смысла нет. Он проходил, как у глухого со слепым. Дядька Егор просто ничего не хотел слышать о будущих неприятностях в случае, если окажет мне какую-либо помощь. Только и твердил, что это его страна, и он не хочет, чтобы все развивалось по рассказанному мной сценарию. Уговорил он меня. По дороге к лагерю я задавался вопросом:
— Почему, в какое время я не угодил бы, у меня сразу получается рассказывать о себе первому встречному? Может у меня карма такая, быть сказочником?
Глава 11
Лагерь был свежепостроенный и вызывал смешанные чувства. Деревянные щитовые домики, построенные по типу бараков, навевали грусть, зато от смеха кучи детей моё лицо поневоле расплывалось в улыбке. В двух словах звучать будет предельно просто: бедно, но весело.
С директором этого лагеря, Иваном Дмитриевичем Снегирёвым, не получилось так же просто, как с дядькой Егором, очень уж недоверчивый оказался товарищ.
В какой-то момент мне просто надоело что-то ему доказывать, и я махнул на него рукой. Рассудил, что мне, если разобраться, ничего от этих двоих не надо, поэтому и напрягаться не стоит. Переночую (а с этим проблем не будет), да и пойду своей дорогой. Как ни странно, это нежелание уговаривать и настаивать на своём, убедило директора в моей правдивости больше, чем любые слова.
Позже за рюмкой коньяка он признался, что совершенно не ожидал от меня такого поведения, он настроился всё отрицать и ничему не верить, а тут как обухом по голове: не верите, да и не надо.