Ходынка

— Тятька сказал, после встретимся. Больно уж душно там.

— Душно? — переспросила стоявшая тут же Надежда Николаевна. — В чистом поле душно?

— Ага…

Мальчишка стянул с себя мокрую рубаху и снова стал пить из ушата. Бокильон наклонился, всмотрелся в багровые пятна и полосы на его спине.

— Это ткань. Отпечатки ткани — тихо сказал он Надежде Николаевне. — Смотрите: швы, складки.

Надежда Николаевна кивнула:

— Да… И кровь через поры выступает. Боже, да ведь… Ведь они там от тесноты задыхаются.

— Ну конечно.

— Не „конечно“, а потому, что от тесноты ребра раздвинуть нельзя. Понимаете?

Надежда Николаевна сделала пару нарочито сильных вдохов и выдохов, поднимая и опуская роскошную грудь и слегка разводя руками.

— Понимаете? Да где вам! Вы-то большой, у сил достанет.

Бокильон переглянулся с Сытиным, покраснел и отвернулся.

Мальчишка наконец отвалился от ушата, поднял голову, взглянул на взрослых, поежился:

— Зябко…

— Кто это тебя за ноги хватал? — спросил Сытин.

— Миллионщик один. Зуев. Его все знают. Осьмнадцать тыщ, кричит, отдам, только вынь меня отсель. Много это, дяденька?

— Да как сказать. Тебя кто наверх поднял?

— Тятька… И дяденьки какие-то.

— За сколько?

— Задаром. Молодой еще, говорят, так бежи отседа.

— Ну вот. Стало быть, молодость восемнадцати тысяч дороже.

Мальчишка почесал спину и вздохнул:

— Жалко… А гостинцы-то когда дарить станут? Правда, что первым коней дадут? А слона ученого где покажут?

Надежда Николаевна опустила лицо в ладони и заплакала. Мальчишка удивленно взглянул на нее, перевел взгляд на Бокильона, на Сытина.

— Надежда Николаевна! — робко произнес Бокильон.

— Зачем? — плакала Надежда Николаевна. — Господи, зачем это всё? Праздник!

Бокильон пожал плечами, хотя Надежда Николаевна не могла его видеть.

— Перестаньте, ради Бога, плакать. Это, сударыня, народу урок дается — мрачно сказал Сытин. — И даже не от правительства. Нет. Брать надо выше.

— Что вы хотите сказать? — обернулась Надежда Николаевна.

— Это предупреждение. Иногда природа нарочно животных собирает, чтобы вся стая покончила с собой. Вот и здесь то же. Хотя и имеет вид разумного сборища. Не разумное это сборище. Нет. Возможно, ради той, высшей задачи оно и собралось. А вовсе не за этими кружками.

— Вы тоже нитшеанец — всхлипнула Надежда Николаевна.

Сытин вздохнул и развел руками:

— Толпа умнеет только через горе. Другого способа нет.

* * *

Вепрев понимал, что ценность Грааля прирастает за него принятыми муками. Он храбро шел на Ходынку вместе с ордами простофиль, видевших в кружке всего лишь кружку (да и то верно: что есть кружка, если некому ее преподнесть?) Триумфальные ворота напомнили о тесных вратах и он пошел дальше. Когда свернули на поле, стало чуть просторнее. Там Вепрев до рассвета бродил среди костров, хороводов и стойбищ, рассматривал толстовские типы крестьян и прислушивался к их удивительно однообразным разговорам о сенокосе, сене, пудах, о лошадях и коровах, которых станут раздавать. Кругом с телег торговали квасом, сбитнем, пирогами. Бродили горластые пышечники со своим товаром. Артели бродячих шутов и музыкантов, выбрав компанию побольше, начинали ее потешать — сначала даром, потом за угощенье, а уж после на заказ.

Иногда Вепрев по примеру народа ложился на землю, но вскоре вставал, чихал от сырости и снова принимался бродить по полю. Чем ближе был рассвет, чем меньше времени оставалось до начала раздачи, тем больше уставало тело и тем легче становилось на душе. Перед рассветом вокруг стало настолько тесно, что Вепрев решил: пора идти к буфетам и встать поближе. Но тут оказалось, что он и так уже подошел предельно близко.

Заметив в предрассветных сумерках мачты с флажками, Вепрев пошел к ним — тут-то и оказалось, что его бездумное, будто бы, шатанье, определялось плотностью людей именно в этом месте — от него он и уходил в другие места, потому что тут пахло особенно плохо. Сейчас тут уже никто не лежал на земле и даже не сидел — все стояли, причем спиной к Москве и к подошедшему Вепреву. Вепрев попробовал пройти еще немного вперед, но тут старуха, стоявшая перед ним и чуть наискосок, подбоченилась и подняла перед ним локоть. Локоть другой руки она подняла тоже — так, будто Вепрев хотел обойти ее с двух сторон сразу.

— Честь надо иметь, батюшка, — сказала старуха, не оглядываясь. — Лучше других, что ли?

Вепрев пошел назад — бродить дальше.

Вскоре и душа его тоже стала уставать. Началось это с того момента, когда Вепреву вспомнился дядя Леонид, дальний родственник. Дядя Леонид был надворным советником и директором гимназии, человеком образцово нормальным во всём, за исключением одного пункта: он верил, что если захотеть, можно оказаться в Москве и в Петербурге одновременно, и успех этого предприятия зависит только от силы желания. С ним из вежливости никто и не спорил. Люди посторонние даже не догадывались о тайной дядиной причуде.

Вепрев гнал дядин призрак, а он всё возвращался и возвращался…