— Мы с вами даже не похожи, — прибегнул я к последнему аргументу.
— Не похожи, — согласился Тейлор. — Ты на китайца похож, а они для меня все на одно лицо — даже сравнить не могу.
Я был так зол, что хотел пересесть обратно к Кэрроу, но эта неожиданная и дикая история объясняла по крайней мере одно — почему я остался жив после нашей дуэли.
— Отбрось эмоции, — посоветовал мне Тейлор, выпрямляясь, — и сопоставь факты. А они указывают на очень высокую степень совпадения: время, место, способности…
— Способности не передаются, — возразил было я, но Тейлор меня прервал, и на этот раз довольно жестко.
— Передаются, Ди! Во имя богов, выкинь ты из головы весь этот мусор о всеобщем равенстве, который напихал в тебя Дамблдор! Никто никому не равен! Колдуны не равны магглам. Магглы не равны друг другу, и волшебники не равны между собой. Одни сильнее, другие слабее, одни умные, другие дураки…
— Имеется в виду не такое равенство, — возразил я.
— Неважно, — отмахнулся Тейлор. — Равенства нет в принципе, а магические способности, магическая сила, таланты — все это передается.
Он замолчал, не желая больше ничего мне доказывать.
— Карма рода, — через некоторое время произнес я. До сих пор я ни разу не вспоминал об этих словах, сказанных Поттеру на первом курсе, и не мог предположить, насколько справедливыми они окажутся.
— Что? — переспросил Тейлор, но ответить ему я уже не успел.
За разговором мы перестали обращать внимание на происходящее в камере. Кого-то уводили, кого-то приводили, и вот сейчас наступил черед Тейлора. Услышав свое имя, он без промедления поднялся и вышел в коридор, оставив за собой, как это часто бывало в моей жизни, сплошные вопросы и почти никаких ответов.
В ожидании своей очереди я то и дело поглядывал на Кэрроу, погруженного в свои переживания и ничего не замечавшего вокруг. Следующим из камеры вызвали его, а еще через полчаса охранники пришли за мной.
В одиночке, где я оказался, стояли крепившиеся к полу голые нары с натянутой на каркас металлической сеткой, а также умывальник и туалет в углу у двери. Я снял свитер, благо здесь было не слишком холодно, и улегся на скрипучей сетке, подложив свернутый свитер под голову. Хотя до этого мне удалось проспать больше четырнадцати часов, я все равно чувствовал себя уставшим. Останься я в Хогвартсе, и мадам Помфри наверняка стала бы меня долечивать.
Несколько минут я лежал, прислушиваясь к своему организму, а потом начал обдумывать текущую ситуацию.
Прежде всего, я решил ничего не ждать. Не ждать, что мне принесут рюкзак, что предложат постельное белье и накормят, а самое главное — не ждать вызова на допрос. Ожидание, лишенное определенности, легко превращается в бессмысленную трату нервных клеток, и как только я установил это правило, то сразу почувствовал себя увереннее. Теперь мне не грозил прессинг неизвестности, тем более что я действительно хотел побыть в тишине и одиночестве и уделить время размышлениям.
Палочка Смерти. Неизвестный фактор плана Дамблдора, сыгравший в нем главную — и фатальную роль. К ней не вело никаких зацепок, и хотя я читал об этом артефакте в книге Флитвика, я не мог даже представить себе, что палочка находится так близко, и что однажды мне довелось держать ее в руках.
Способ, которым Дамблдор решил от нее избавиться, в тех обстоятельствах выглядел вполне логичным, но игра велась втемную — человек, которого он просил нейтрализовать могущественный артефакт, не знал, что делает, не знал, что за палочкой охотится Волдеморт, и что любой ее обладатель, истинный или мнимый, если не обречен, то подвергается смертельной опасности. Возможно, в представлении Дамблдора цель оправдывала средства, но в моих глазах никакая цель, сколь бы полезной она ни казалась, не служила оправданием такого молчания.
Темный Лорд не зря боялся Дамблдора, не зря желал его смерти. Он и в подметки не годился покойному директору Хогвартса и в конечном итоге так и не смог его перемудрить. Я вспоминал слова Аберфорта, поражаясь тому, что его брат считал меня лишенным моральных основ. Мне и в страшном сне не могло бы присниться послать на смерть человека, который мне доверял, не сказав или хотя бы не намекнув ему об этом. Есть способы предупредить о возросшей опасности, не раскрывая всех карт. Если Дамблдор не хотел говорить о палочке, если считал ее настолько сильным искушением, что перед ним никто не смог бы устоять, то почему не придумал другого объяснения? С такими-то мозгами это не составило бы труда! Я думал о тех месяцах, что портрет висел в директорском кабинете, отлично зная, что план по нейтрализации не сработал, и у палочки теперь новый хозяин. Было столько времени, столько возможностей! Чего он ждал?
Я чувствовал ожесточение и непонимание, бессильный что-либо изменить. Теперь ясно, зачем Волдеморт приходил той ночью в замок, почему не хотел, чтобы его видели во дворе школы, и отчего, несмотря на ускользнувшего Поттера, казался таким довольным…