Хохочущие куклы (сборник)

Равнодушно кивнула и вернулась к своим голосам. Дослушала серию. Однако следующие несколько дней воздерживалась от прослушивания приемника, не желая ронять достоинство, перешедшее по наследству от матери. Однажды подошла к навкам, но не решилась заговорить с ними. И снова вернулась к радио.

Однако посылки Алекса Ниффлонгера заставили нарушить семичасовую традицию. Восемьсот платьев пришло к ней в больших почтовых ящиках, и она должна была до праздника выбрать одно-единственное подходящее: ее исключительная красота на празднике не была ее личным делом, но входила в какую-то сложную схему Ниффлонгера, являлась обязательной. К выбору подходила ответственно.

Присланные платья были сшиты из новых тканей, легкие и мягкие, почти неощутимые на теле, они не включали жестких элементов. Это казалось странным. Она так часто и глубоко дышала в дни бесконечных примерок.

Мани злилась – день-деньской она должна была одевать, раздевать Элеонору Фелисию в специально отведенной для этих целей комнате, времени для личной жизни не оставалось совершенно. Раздражало, что Гуидо был полностью согласен с таким положением дел.

Нора же не была довольна, не была недовольна. Бесцветные глаза изучали отражения нарядов, терявших всю прелесть, повисая на длинном теле, словно намотанные гардины.

Когда уставала от мелькания разноцветных платьев, отсылала Мани. И в этот вечер отослала, потом обнажилась и повесила прозрачно-жемчужное платье, понравившееся привычным серым цветом, в сторону.

Шла в умывальню. Без обуви, свободно по жесткому полу. Непривычно. Чувствуя, как усталость и удовольствие подводят к новому буйству, прислушивалась – внутри зачиналось сумасбродное счастье, которого не испытывала с начала разлуки, уже готовое обратиться в безудержность, танцы, пение, крики. Нора, сдерживаясь, открывала кран, спускалась в бассейн для омовений и замечала, что не одна. Пока бассейн наполняется, она смотрела в зеленеющие напряженные глаза напротив ее глаз. Смотрела настороженно, почти неприязненно.

Когда вода дошла до груди, Санька облегченно вздохнула. Нора заметила, что свет в умывальне забыли включить, потому она видит лицо больной навочки только тенью. Безудержность угасла внутри.

– А наших всех замели, – сипло сказала Санька. – Меня только пропустили, – она дернулась под водой, случайно задев Нору. В пупырчатых зеленоватых пальцах дымилась сигарета. – Вот так. Ты когда пропала, мы пошли вниз, а там прямо менты. Раньше нас не трогали, а теперь… Слышь, я есть хочу жутко, у тебя нет чего-нибудь?

– Нет. Я не помню, когда сама ела в последний раз. Извини.

– А молока нет?

– Молоко тоже больше не ставят.

Нора думала предложить в пищу ей свою плоть, в которой все меньше нуждалась, как хотела до того предложить погибшим птицам, но не решилась.

– Жаль.

– Я пойду поищу.

– Погоди. Потом. Еще ничего пока. Видишь – сигарета есть.

– Как вы курите все время в воде? Не гаснет?

– Уметь надо.

– Смотри, что у тебя с руками! Все в прыщиках. Нужно розовым маслом мазать, пройдет. Это оттого, что ты все время в воде.

– Да, Нора. Зато у тебя все лицо в пятнах от пудры. Зачем ты ее столько мажешь?

– Не знаю. Мне страшно без нее. Голое все беззащитное – открыто холоду, сквознякам, взглядам.

– Хорошо у тебя здесь! Спокойно, безопасно… Это девочки всё тянули… А я бы осталась. Здесь как если бы я была в лесу, в пруду. – Санька засмеялась, сверкнул сломанный передний зуб. Из-за этого зуба Санька почти не улыбалась, а в душе она была веселой. – И все зеленое-зеленое, и кроны деревьев надо мной, а за кронами – звезды. И мы ходим по кругу, держась за руки. Что это? Как ты думаешь?

– Кто его знает. Со мной тоже такое бывает. Мне казалось, я стою, запрокинув голову, вверху – птицы хлопают крыльями. Или такая комната, я сижу за столом, на столе книга и тарелка…

– Может, это из прошлой жизни? – Санька шевельнулась, плеснула вода, Норе пришлось потесниться. – Глянь! И луна зеленая! Зажмуриться, и мне тот луч из-за занавески точно луной кажется! Ну посмотри!

– А что такое «прошлая жизнь»? Ни я, ни ты не помним, когда началась эта. Наверное, жизнь всегда одна, и мы все бессмертные. Я, правда, говорила любовнику, что умру, но я преувеличивала. Я не верю, что это может случиться, хотя все говорят, что на мою жизнь будет покушение.

– В такие вещи трудно поверить, но я верю, уже проходила. Я тоже думала, что наших никогда не заметут… а потом… Сейчас я верю в то, что будет смерть, но для меня это нормальная штука. А ты не верь, не верь, Нора.

– Может, ты смертная, а я нет. Мне не хотелось бы, чтобы ты покидала меня. Теперь, когда ты одна из всех осталась, оставайся жить здесь. Я прикажу тебе сделать большой бассейн.

– Какая теплая вода, давно я в такой не бывала! Как хорошо… Можно я лягу?

– Ложись, конечно. Это у нас электричество воду нагревает.

– Как хорошо.

– Вот видишь, поместились.

– Я тебе не мешаю?

– Нет-нет.

– Бассейн большой, мы худые, почему бы не вместиться.

– Послушай, Санька, может быть, тебе нужны платья? Красивые. У меня их восемьсот. То есть семьсот девяносто девять.