Хохочущие куклы

– Зачем нам лечиться, если мы здоровы? Зачем нам пробирки? Если у нас и так получится? Зачем нам платить, в конце концов, эти деньги. Если дело всего-то… Не хочу этого отеля. Этого санатория, этого пиджиди не хочу. Я просто хочу на море. Зачем ребенка проверять, а если он им не подойдет, что тогда, ты подумал? Они же его выкинут, а я точно знаю, что он будет такой, как нужно, если, конечно, всё делать как люди. Разумеется, Константин поторопился признавать себя полностью счастливым, когда впервые увидел английскую аббревиатуру PGD и расшифровку preimplantation genetic diagnosis. Теперь можно заводить детей кому угодно – маленький генетический тест комочка клеток, и никаких табу, и никаких родовых проклятий, никаких хвостиков, никаких столетних Буэндиа.[1] Настя сначала запрыгала от радости, но оказалось, только из-за того, что не сообразила – преимплантационная генетическая диагностика делается только в случае имплантации, а имплантация бывает только в случае искусственного оплодотворения. Она хотела все делать нормально. «Может, и нормально получится, если сверху дать», – отмахнулся он. Ему казалось, что в этом то ли санатории, то ли клинике репродуктивной медицины, замаскированной под милый отель у моря, получится все, что захочется, если немного дать сверху. Им сообщат, что (несмотря на близкородственные отношения) у них будет здоровый малыш, и они поедут домой. А если что-то будет не так, исправят, никого не надо выбрасывать (о такой возможности он читал только в сомнительных блогах, но если дать сверху…). И без пробирок. Да, покупаются перед отъездом в море.

– Ты же уверена, что все будет в порядке? Сделай это для меня, эту маленькую никому не нужную проверку.

Такой ответ обезоруживает, Анастасия отворачивается к стене, как разгладившаяся волна, становится невидимой, сливается со стеной и слышит, как играют в домино в соседнем купе, и причитает жалобно: «Еще ехать и ехать».

Жар нарастал, темнота раскалялась и раскачивалась по все более широкой амплитуде, постукивала в ритме колес, вздувалась. Ужасная жара. В вагонном окне скорбно подпрыгивало несколько звездочек – нудных, тусклых за грязным стеклом, и между ними бородатое лицо желтого цвета. Следящее за ней, контролирующее поведение. Поведение должно быть хорошим. Она успокаивала себя, убеждаясь, что лицо всего лишь приклеено к стеклу снаружи, но позже выяснилось, что это луна. «Опять ночь… Была ведь уже ночь, сколько можно! Смотрите, посчитайте…» «Уже была ночь в поезде, мы уже должны были сойти, я заснула…» «То был день, я проспала день». «Но почему теперь стало невыносимо жарко?» «Проводница говорила, что кондиционеры включены». «Сейчас угорю». Анастасия обнаружила, что совершенно нага. Жесткая полка. Она смутно припоминала – она как раз занималась любовью перед тем, как заснуть. Нужно было одеться, чтобы выйти.

Протащила по полу и открыла чемодан. Лифчики, колготки, брюки, рубашки, газеты. Что же надеть – а, вот красная юбка. Вытащила юбку за краешек с самого дна, разворошив все остальное. Натянула через влажные ноги, чуть не выпала из купе, опираясь на дверное зеркало. Константин не проснулся, когда она хлопнула дверцей снаружи.

Здесь было приятно прохладно. Были перила. За стеклом через равные промежутки времени вспыхивали фонарные огни. Красная юбка заняла почти весь проход. «Если кто-то появится, грудь можно прикрыть руками», – успокаивала себя. Да и кто увидит: лампочки на потолке так тусклы, один ряд проходит здесь, другой – за перилами, на улице, едет вместе с поездом. Отражение в темном стекле. И дверцы купе отражаются. Она посмотрела на себя в окне – как медленно передвигается, держась за перила, по направлению к купе проводников, и продолжила начатый перед сном монолог, шепот, прерываемый стыками рельсов.

«И эта непристойная радость новорожденным напоминает радость членов религиозной секты новому адепту или, еще лучше, сетевой маркетинг. Втянувшись однажды в дело, ты обязан кого-нибудь привести с собой – только тогда станешь полноправным членом компании, только тогда получишь проценты. Тебя заманили в жизнь, и теперь ты должен впутать других: зачинаешь, рождаешь, приводишь уговорами – нет, не спросив, хорошо ли им было не существовать. Приводишь под аплодисменты бывалых, хитрых, уже поднявшихся до менеджеров, но таких же наивных; устраивается шумная презентация с шампанским, с подарками фирмы, тортами. Ликуют все, кроме новичка, который уже догадывается, во что влип, которому жестко и горько, и он плачет: плачет днями, плачет ночами, месяц за месяцем, а они говорят, что это нормально, закрывают ему рот пустышкой и обещают, что он привыкнет. С каждым годом все меньше помпы и тортов, дети приносят из школы плохие оценки, кредиты исчерпываются. Поистершиеся, осознавшие обман люди не так нужны, как новорожденные. Просто жизнь. Потом все останутся банкротами, кроме тех, кто смоется с деньгами. Я не хочу никогда иметь детей. Я никогда не хотела иметь детей».