Поговорив о звездах, мы долго сидели у костра эвелнов. На побережье звезды намного ярче, чем в городе, так как в небе нет отсветов электричества. Просто пелена звездная. Эвелны иногда напевали неторопливую протяжную песню, мотив которой удивительно гармонировал с картиной звездного неба, потрескиванием дров в костре и далеким шумом волн. Я записал перевод песни. Перевод принципиально не может быть дословным, так как в эвелнском языке многие слова образуются в ситуации впервые и единственный раз по определенным правилам. И эта песня у другого костра повторится чуть-чуть в другом варианте.
Оказывается, эвелны пришли на байдаре. Мы пошли проводить. Байдара была загружена китовыми позвонками и ребрами. Эвелны оставили нам два позвонка для сидений. Один из них надел дождевик из кишок моржа. За такой дождевик любой музей, наверное, не пожалел бы денег. Шаман стоял на берегу и смотрел, пока байдара не скрылась в линии слияния серого моря и серых туч.
— Зачем им столько кости?
— Они режут из кости кое-что для хозяйства и поделки для обмена.
— Я думал, режут из бивня мамонта или моржа.
— Мамонт или морж ценятся больше, у них тоньше фактура. А ребро кита пористее. Но фигуры без мелких деталей неплохо получаются.
— Ты резал?
— Практиковал года три, когда жил в Уэлене.
— Какой все же смысл резать из материала с худшей фактурой?
— У них нет в изобилии моржа или мамонта.
— И они отработают полную байдару?
— А зачем везут?
— Чтобы было.
— Древние эвелны так не делали.
— Почему ты решил?
— Я читал, что они были стихийно экологичны. Например, охотник не убивал вторую нерпу, даже если мог.
— Ты думаешь, что убивал?
— Не убивал, но не из-за экологичности.
— А почему?
— Убив нерпу, охотник должен много километров волочь ее сам домой. А нерпы бывают до четырехсот килограмм. Ты бы тоже не брался за вторую.
— Они не боятся потерять берег из вида?
— Они пошли напрямик, по ветру и не увидят берега до вечера.
— У них есть компас?
— Нет.
— Как же они ориентируются.
— Они просто помнят направление.
— Но солнца же не видно.
— Косатка — из их тотема. Они сами помнят.
Словно в подтверждение слов Шамана огромный, сравнимый с парусом черный плавник Косатки медленно торжественно и хищно прорезал поверхность моря между нами и скрывшейся байдарой.
Мысли об эвелнах и неуместная тревога по поводу их плавания не оставляли меня. Рационально я убеждал себя, что для наших гостей такое плавание — совсем обыденное дело, но видел я это впервые, и выглядело все очень ненадежно. Решив пару часов проводить Шамана, я не смог удержаться от вопросов о гостях.
— Им привычно вдвоем управляться с такой большой груженой байдарой? И руль, и парус.
— Они могут ею управлять, даже загарпунив кита.
— Они ходили в школу?
— Нет.
— А как же районо?
— Власти, наверное, знают о них, но никто не занимался. А может, судя по твоим рассказам о ситуации, сейчас власти о них не знают. Тем более что они не живут много лет на одном месте.
— Но это явно не замкнутая группа. Эти двое помощнее меня.
— Конечно, не замкнутая. Там есть и русские, и якуты, и эвенки. Парни ходят в поселки и, наверное, в Магадан. Просто они считают свой образ жизни более настоящим.
— Так они не чистокровные эвелны?
— Они — настоящие эвелны по образу жизни.
— Чем они живут?
— Эти — универсалы. У них есть олени, есть морской промысел и есть бартер на пушнину.
— Как они установили отношения с тобой?
— Я сам начал устанавливать отношения.
— Почему?
— Они — местные. Общение с ними дает ключ ко многим местным практикам.
— Мне показалось, что они учатся у тебя.
— Они могут осуществлять коллективные практики. А у меня они учатся многому тому, что сначала я понимаю с их помощью.
Уже много раз после встреч с эвелнами задумывался о них. Удивлял резкий контраст между их поведением в городе и на побережье. Уехавшие эвелны производили впечатление сильных, уверенных в себе, даже излишне уверенных, спокойных молодых мужчин. Так оно и есть.