Хоккеист

Джастифай удивленно поднял брови, но кружку поднял без задержки. Тяжело звякнуло толстое, мутное от возраста стекло.

— За победу!

* * *

Март, 29-е,03:40

— Проснитесь, мистер Руа, проснитесь и пойте…

Патрик с трудом открывает глаза, пытаясь понять, проснулся ли он или это лишь странное продолжение сна. В комнате темно — настолько, что нельзя рассмотреть ни одной детали интерьера. Нельзя понять даже, находится ли он в своей комнате в общежитии клуба или попал куда-то еще.

— Вы звали нас, месье Руа, Святой Патрик, — этот голос уже другой, доносится откуда-то слева. Говорит по-французски.

— Национальный франко-канадский герой, — по-английски добавляет первый голос — справа.

Голоса звучат пугающе странно: кажется, что говорят дети и вместе с тем — взрослые люди, почти старики. Руа садится на постели, оглядывается. Темнота беспросветна, ничего не разглядеть. Даже осязание — ощущение кровати под телом, простыни, одеяла — кажется туманным, размытым.

— Кто здесь? — спрашивает Руа темноту. Голоса смеются.

— Это мы. Ты же звал нас? Вот мы и пришли, — ответил француз.

— Ты ведь не многих зовешь в гости, Пэт! Ну же, напрягись! — англичанин подначивает, издевается.

Теперь он узнает эти голоса. Причудливо искаженные, они все же похожи на те, что он слышал раньше.

— Вы — Ибежи, Божественные Близнецы. Да, я звал вас.

— Хорошо, мистер Руа, очень хорошо! — смеется англичанин. — теперь можно узнать, зачем вы нас вызывали? Наше время дорого, не можем просто так сидеть и болтать с каждым.

— Это не я, — Патрик чувствует, как о волнения сдавливает грудь. — Это вы, вы меня выбрали. Вы постоянно являлись мне.

— Печально, но факт, — подтвердил француз.

— Не вижу ничего печального, — возразил англичанин.

— Деймиен, — обратился Руа, повернув голову вправо. — Ты дал мне заклятье. Из-за него я напал на хоккеиста.

— Напал? — рассмеялся Каинде. — Мне показалось, что ты защищался. И заклятие тут ни при чем.

— Нет, — упрямо мотнул головой Патрик. — После удара я вспомнил что-то… что разъярило меня.

— Ярость — чувство живого человека, — вдруг вмешался Таэбо. — Разве ты не этого хотел?

— Я… — Руа запнулся, — я не знаю.

— Не знаешь, — согласился Каинде. — И не узнаешь, пока не пробудишься. Как может непроклюнувшийся цыпленок судит о мире, глядя лишь на тени, проступающие сквозь его скорлупу?

— Но как же хоккей? Меня дисквалифицируют!

— И что? Ты будешь жить! Позволь себе стать снова целым, завершенным! Исцелившаяся душа исцелит и тело. Ты обновишься и избавишься от цепей, которые сковывают твою плоть, а с ней — и разум. Ты перестанешь быть невольником, без права и свободы. Познав же свободу и обретя право, ты сможешь выбрать. Ты даже сможешь снова играть в хоккей. И это будет твой путь, а не путь, который тебе предопределили.

— Но я же видел, вы показывали мне… Кубок… И Жак Плант…

— Я ничего тебе не показывал и ничего у тебя не просил, — неожиданно резко ответил Каинде.

— Я просил, — вмешался Таэбо. — И сейчас просьбы своей не отменяю. Это сложный, неочевидный путь. Но он единственный. Все остальные ведут к гибели. Сейчас я предлагаю тебе броситься в реку, в бурлящий поток полный порогов и перекатов. Но прошу лишь потому, что ты больше других готов к этому — даже если сам не осознаешь того.

— Козмо, — Патрик повернулся влево. — Я должен найти Джен.

— Я сказал тебе все. Больше мне добавить нечего.

— Зато мне есть, — голос Каинде, кажется, стал сильнее, громче. — С нашего первого разговора я предлагал тебе определиться, что важнее — личное или общее, свое или чужое. Твои близкие, твоя свобода — или интересы организации, которая примет тебя только как робота, бессловесного и бесправного? Что бы сделали с игроком-агентом, окажись он на твоем месте? Что сделали с Циммером? Его дисквалифицировали на один матч. Тебя же изгонят из Лиги. Ты уже проиграл, Патрик. Ты уже проиграл.

— Нет, еще ничего не решено. Твои шансы все еще велики. Нужный человек, оказавшись в нужное время в нужном месте…

— Ничего не изменит, — перебил Каинде. — Only the right man in the wrong place can make all the difference in the world. В хоккее ты заперт, и чем дольше не вырвешься, тем хуже будет. Где твоя сила воли? Все что мешает тебе изменить ситуацию — это твой страх перемен. Пойми только это: противостоять страху легко, потому что страх, лишь часть тебя. Целое с легкостью победит часть, большее поглотит меньшее. Прими это и освободись. Позволь страху пройти через тебя и сквозь тебя. И когда он уйдет — обрати свой внутренний взор на его путь. И там, где был страх, не останется ничего. Останешься только ты.

Патрик прижимает ладони к вискам, зажмуривается до боли в веках. Но голоса не отступают, они все еще рядом.

— Мы не уйдем, Патрик, — словно извиняясь, говорит Таэбо.

— Мы не можем уйти, — давит Каинде. — Настало время сделать выбор. Сейчас ты встанешь на один из путей, и второй закроется для тебя навсегда. Навсегда, слышишь?

— Я должен вернуть Джен!