Хокуман-отель (сборник)

В Василеостровском почтовом отделении царило обычное утреннее затишье. За столом в зале не спеша перелистывал подшивку газет старичок в пенсне, юноша в форменном сюртуке, сидящий за конторкой, что-то писал. Войдя в зал, Пластов направился к нему, юноша отложил перо. Адвокат благодушно улыбнулся, протянул листок:

– Милостивый государь, у меня к вам величайшая просьба. Здесь номер и число денежного перевода, вы не могли бы проверить, действительно ли этот перевод был отправлен? Именно этого числа и именно этим номером?

Юноша взял листок, двинулся к конторке, Пластов добавил вслед:

– Фамилия переводящего – Ермилов. – Подойдя к Пластову, юноша показал запись. – Вот. Номер и число те, что указаны в вашей записке. Ермилов. Отправлен денежный перевод на имя Ермиловой. Двадцать рублей. Пятого числа-с.

На улице Пластов еще раз проверил адрес – почтовое отделение располагалось на Шестнадцатой линии. Пройдя немного, перешел мостовую, сел на скамейку и развернул на коленях карту Петербурга. Долго изучал левый верхний угол карты, ту часть, где были подробно обозначены как геометрически выстроенные линии, так и незастроенные места Васильевского острова. Сейчас Пластова не интересовала геометрия, густо заселенная горожанами; он внимательно просматривал вольные линии пустырей, берега и особенно – верхнюю часть, называемую Голодаем. Пустошь, на которой были обозначены два квадратика, адвокат тронул указательным пальцем; помедлив, твердо подчеркнул ногтем название: «Натальинская ферма». Принялся изучать теперь уже всю карту. Изучение это было дотошным, но, сколько Пластов ни всматривался, найти в городской черте еще одно место, которое называлось бы так – «ферма», – ему не удалось. Вздохнув, сложил карту, спрятал в карман. Оглянулся – Шестнадцатая линия, на которой находилось только что проверенное им почтовое отделение, вела прямо к Голодаю. Ферма… Конечно, он должен был понять это раньше. «Ферма», которую, по всей видимости, наняли охранять Ермилова, не имела никакого отношения к сельскому хозяйству.

17

Днем по пустынной части Голодая, носившей название Кашеварки, шел человек. Передвигался он не торопясь, незаметно оглядывая прохожих и изредка останавливаясь. По виду человек был похож на чудака – гуляющего, оказавшегося здесь случайно; зайдя в самый центр пустыря, называющегося почему-то Новым Петербургом, присел у края разлившегося болота, долго рассматривал кувшинки и лилии. Потрогал рукой ряску, взболтал мутную жижу, поднес ладонь к глазам, изучая осевшие на ней зеленые крапинки. Поморщился, достал платок, щурясь на солнце, неторопливо вытер ладонь – и двинулся дальше, к Голодаевскому переулку. Увидев местного жителя с тележкой сена, остановился. Подождал, пока мужичок минует обнесенное забором двухэтажное здание, кивнул:

– Любезный, сам не отсюда?

– А что? Отсюда.

Пластов, сделав вид, что небрежно осматривает окрестности, процедил:

– Хорошо, хорошо… Понимаешь, хотел я тут дачку на лето присмотреть. Не поможешь?

– Дачку? Ну, барин.

– А что?

– Да тут дач-то отродясь никто не снимал. Какие тут дачи-то? – Сплюнул. – Пакость одна, болота, гниль.

– Ну-у, это ты зря. Вот, например, чем не дача?

Мужик оглянулся:

– Которая? Натальинская-то ферма? Да в ней никто не живет.

– Ну и что, что не живет? Забыл, как ты ее называл? Натальинская?

– Натальинская ферма, как еще?

– Ну да, ферма, значит. Она давно здесь, эта ферма?

– Всегда тут была.

– Почему ж так называют – ферма?

– Кто их знает. – Мужик взялся за ручку. – Зовут и зовут.

– Не живут, говоришь, на ней?

– Кто ж здесь жить-то будет?

– И давно?

– Не живут-то? Почитай, сколько помню – годов шесть. А то все семь.

– Понятно. Не скажешь, раньше на ней кто жил?

– Раньше она чухонской была, чухонцы с фабрики жили. Да потом ушли, воздух плохой, испарения тут.

– И что – теперь никто эту ферму не сторожит?

– Сторожит? – Мужик почесал в затылке, снова отпустил тележку. – Да ты, барин, никак про сторожа спрашиваешь?

– Про какого сторожа?

– Подожди… – Мужик повернулся к дому. – Ну да. Недели две назад чудак какой-то сидел тут на завалинке. В кожухе.

– Сторожил, выходит?

– Ну да. Я еще подумал: купил, что ль, кто Натальинку?

– Где он сейчас-то – сторож?

– Кто его знает. Я и то смотрю, как утром ни прохожу, сидит на завалинке, зевает. Думаю, охота была, там не живет никто, купили, может. А потом, недели уж две как, не видать. Который день хожу – не сидит.

– Значит, нужды нет.

– Оно верно. Пойду, барин.

– Постой, какой он из себя был, этот сторож?

– Ну, барин. Не упомню. Вроде так мелковатый, с бородой. А так – мне он ни к чему. – Мужик кивнул: – Пойду, господин хороший, извини.