Холера (сборник)

– Она наемница, дурак ты! – Петя весь трясся от злобы. – Сколько наших положила, б… на… Какие на х… убеждения! За деньги! Сколько тебе платили, а, падла белая?

Бируте, похожая на смерть в бредовых видениях Касторского: лошадиное лицо, волчьи уши, приподнятые туго стянутыми в соломенный хвостик-помазок волосами, – молча хромала в другой угол площадки, держа страшную лагерную собаку на коротком поводке и глядя прямо перед собой белыми глазами. Зловещая девушка, она была настоящим лицом войны. Кузя понимал, что эта отстреливалась бы до последнего патрона, и не за деньги, и, конечно, не за убеждения – у кого они есть сейчас, если всерьез? – а в силу ненависти, пропитанная ее веществом до костей и до матки. Ненависти не к кому-то или чему-то определенному, а просто тотальной ненависти, росшей вместе с ней, ненависти, созревающей, как опухоль, по мере роста организма. Со взглядом ее бельм было жутко встречаться, как с глазами Горгоны. Свирепый пес при ней создавал совсем уж невыносимую концентрацию ненависти и был, строго говоря, излишним. Но Бируте с Гедемином, подобранным в Урус-Мартане щенком, не расставалась. Она не рожала, родители умерли, брата носило по свету без адресов и явок, никого у нее не было, кроме Гедемина. Бируте не любила мужчин и ненавидела женщин, на детей смотрела с отвращением, как на червяков. В пса поместился весь отпущенный ей Богом скромный запас любви, потому что хоть чайная ложка, хоть горошина спасительной любви, чтоб совсем не сгнить и не взорваться от желтого гноя ненависти, дается каждому. Пес даже не охранял – он хранил Бируте, как серый в подпалинах ангел, понимал каждое слово и чуял все, что творится в ее черной душе.

Кузя, Чибис и Энгельс курили, подпирая стенку, чтоб хоть как-то спрятаться от полуденного зноя (прогулку Кястас непонятно из каких соображений перенес с пяти часов на самое жаркое время), и обсуждали эту единственную оставленную им для обсуждения женщину.

– У меня была одна эстонка, – делился Чибис. – Холодная, как корова.

– Она литовка, – возразил Энгельс.

– Один черт.

– А мне ее жалко, – признался Кузя. – Живет, как ржавый гвоздь, одна на всем свете.

– Да почем ты знаешь?

– Ой, ну посмотри на нее! С такой рожей, хромая… А главное – зенки эти пустые… Я б на ее месте тоже на войну пошел. Нормальная баба полезет в снайперы?

– А интересно, – Сева, как пацан, вытаращил глаза, – драли ее там эти, боевички?

Чибис оглянулся на Бируте.

– Поди спроси у нее.

– А вот мне, – Кузя высокомерно оглядел товарищей, – мне вот совершенно неинтересно. И я думаю, она убила б, если что. Уверен, что какой-нибудь барбудос пулю в живот точно схлопотал. А может, и не один.

– Да уж, – согласился Толик. – С этим комиссарским телом не больно расслабишься…

Энгельс подтолкнул Кузю локтем:

– Знаешь, Вова, у меня такое впечатление, что твоя сильная личность строит какие-то планы относительно блондинки…

– Моя сильная личность строит кой-какие планы. Но не дай бог нам в их реализации напороться на эту девушку с веслом. – Подгреб дядя Степа, и Кузя вдруг резко сменил тему: – Степан, а какие в основном бывают причины пожара?

Дядя Степа, польщенный интересом Академика, стал загибать пальцы:

– Электроприборы, утюг там не выключили – раз. Газ – два. Курят в постели, кто пьяный – заснет, а папироска тлеет… Три.

– Засыпают с зажженной сигаретой? И часто? – отчего-то заинтересовался Кузя.

– Пятьдесят процентов.

– Столько идиотов? – удивился Чибис, который сам частенько засыпал с сигаретой, но до сих пор проносило.

– Дальше – абажур, к примеру, от лампочки загорится. Мальчишки, бывает, балуют – почтовые ящики поджигают, но сейчас редко. У кого печное отопление – ну, это в области. Или вот еще елки в Новый год! Это сплошь и рядом. Вообще зимой чаще раза в два или три, прикинь?

– А в постели, – не отставал Кузя, – значит, аж пятьдесят процентов всех пожаров?

– Не менее, – авторитетно подтвердил дядя Степа.

– Заканчиваем прогулку! – рявкнул охранник, ревниво покосившись на Бируте. Та, невозмутимая и отрешенная, стояла со своим псом в противоположном углу двора и курила самокрутку. Запах травки висел в неподвижном воздухе, как бы обволакивая девушку непроницаемой пеленой ядовитой ненависти.

– До встречи, Бируте! – помахал рукой Кузя, последним входя в дверь черного хода. Поднимаясь по зловонной лестнице, довольный Академик бурчал себе под нос: «Заснуть с сигаретой… Гениально… Нет, это просто гениально…»

Глава 15