Козленок кинулся к матери, с ходу сосок уцепил и чуть было не захлебнулся густым сладким молоком. Коротко перхнув, он приладился к струе, зажмурился от удовольствия, и мало ему показалось молока, мало. И он поддавать начал в нахолодавшее вымя.
Он поддавал и пританцовывал, и короткий заячий хвост его ходором ходил от нетерпения.
А Холюша с легкой улыбкой глядел на козленка. Он всегда жалел маленьких. И вдруг пришло в душу какое-то неясное волнение. "А ведь когда-то и я вот так... у матери... Не знал ничего, не ведал... Дудонь да дудонь..." Но эта странная мысль сразу оставила его. Может быть, потому, что Холюша не мог себя представить младенцем. Ему казалось, что он всегда был вот таким: в треухе и телогрейке, с деревянной ногой. Хотя нет... Холюша помнил себя. Да, помнил малым пацаном.
Вот они картошку с матерью окучивают. Мать тянет плужок, а пацан за чапигами. И норовит вырваться, вывернуться плужок. Мать неровно тянет, рывками. Руки немеют, дрожат...
А вот он вместе с отцом, и косенка у него своя. И перепелка, в первый раз так близко увиденная перепелка с выводком... Вот она уходит от него по прокосу. И Холюшка спешит за ней. А птица неловко, боком, раскрылатившись, с жалким клекотом, подпрыгивая, уходит. Как ясно все видится! Голенастые перепелята, красноватая курочка, неловко скачущая по валам травы... И отец смеется...
А дальше... Что же дальше?! Почему там нет ничего. Ах, есть, есть... Вон мужик в защитной, не обмятой еще гимнастерке... Вон он мелькнул: раз - и все... Где это было? Мелькнул и ушел... А потом?.. Ничего больше. Только серая телогрейка да вечный треух. Да нога деревянная... И ничего больше нету. Только мать, старуха с худыми черными ногами, в подоткнутой юбке... Бредет и бредет по мелкому плесу с хворостиной в руках... Птицу гоняет... А еще? Снова треух и телогрейка... А еще?.. Снова мать бредет... А еще? И нога деревянная...
И вся жизнь. Вот она, на один огляд, скупо отмеренная богом. А может, и хватит?..
- Эй ты, может, хватит? - окликнул Холюша козленка.- Или ты на всю жизню уцепился? Так-то можно...
Словно усовестясь, козленок отвалился от вымени, и не было даже сил благодарно мекнуть. Нетвердо ступая, он подошел к пригрубку и улегся, аккуратно уложив длинные ломкие ноги. Прижался к теплому печному боку и тут же задремал. И уже во сне он снова сосал, почмокивая, и иногда тельце его вздрагивало...
Холюша улыбнулся, позавидовал: "Ну и жизня у тебя, парень..." - и, ухватив Белобокую за крутой рог, потянул ее на баз.
После этой ночи переезд стал делом решенным, и пришло время иных забот. Первым делом купили дом, который Холюша обсматривать ездил. Прежний хозяин согласен был на рассрочку. Но Холюша, удивив Егора, все разом заплатил, и Егорова жена тут же укатила за Фетиньей и матерью.
Своим чередом шла продажа. Телку забрали хорошие хозяева в Евлампиевку. Трех баранчиков прирезали, на базар свезли. Бычка сдали в кооперацию. Хорошо бычок вытянул, считай, зимник был. Гадали об овечках: то ли всех сбывать, а может, себе оставить, чтоб доточили сенцо, а уж потом - на мясо. О козах голова не болела: с этих в самый конец пух чесать, а потом в день разберут, только шумни. Птицу изживать тоже трудов не стоило: секи им головы, щипи да морозь, а там - потихоньку на базаре разойдется. Заботила лишь корова: в худые руки Холюша отдавать ее не хотел, но не враз и охотники на нее находились, все ж в годах была. Но Холюша знал, что купят, не нынче, так завтра. Заводу Зорька всей округе известного, а годы что... Зубы еще не сточились, не один и не два года проходит и молока будет давать побольше иных молоденьких. Так что нужно было лишь подождать, пока слух о продаже по хуторам разойдется.
Вот и ждали. А между делом понемногу вывозили к новому месту кое-какое добро: из горницы кровать, стол со стульями, телевизор. Все это Егор делал.
Катился февраль, подходила весна, дело шло к окончательному переезду.
5
В конце недели, в пятницу, подъехала к Холюшиному двору машина. Сидели в ней Егор да жданный покупатель, новый агроном. Холюшину Зорьку он глядел и решил брать ее. Увидев вылезающего из машины Егора, Холюша прямо с крыльца закричал:
- Егор, Егор! Счастья нам какая привалила! Какая счастья! Ты поди, погляди!
Егор ничего не понял.
- Какое еще счастье? - поморщился он. - Вот покупатель приехал,- показал он на агронома. - Бабка Фетинья с Марией поселились и тебя ждут... - начал он и умолк, и стал глядеть на деда.
Холюша был явно не в себе: шапка у него на сторону сбилась, глаза шалые сделались. И он не слушал Егора, нет, он свое толочил:
- Счастью! Такую счастью бог послал... - твердил он. - Вчерась-ка в ночь, такая счастья... Пойдем в дом, поглядишь,- хватал он Егора за рукав, за полу шинели и тащил за собой.
- Какое еще счастье? - недоуменно переглянулись Егор с агрономом.
А Холюша уже в дом спешил, постукивая деревяшкой.
- Пойдем, поглядишь, пойдем,- радостно бубнил он. - Привалила счастья...
Егор, агроном и даже шофер, заинтересованные, пошли за Холюшей.