ХОЛМ ДЕМОНОВ Часть первая Невеста для вурдалака

— Ну что, гости дорогие, — ехидно ухмыляясь, заговорил он высоким скрипучим фальцетом, — добро пожаловать в наши леса-лесочки. Много мы богатеньких пограбили, но таких, как вы — в первый раз. Да не пужайтесь, убивать не будем, если, хе-хе-хе, прилично себя поведете, а вот имуществом, пограбленным у бедного люда, поделиться придется!

— Знаете ли вы, кто мы такие?! — возмутилась баронесса.

— Знаем-знаем, угнетатели трудового народа! — с пафосом заявил задрипанный мужичок. — Ну ничего, поделитесь как миленькие, никуда не денетесь...

— Да знаешь ли ты, подонок, с кем разговариваешь! — не выдержала и Чаликова. — С царевной Татьяной Дормидонтовной, невежа, пес смердячий! Да стоит мне сказать батюшке...

— Ах, дорогая царевнушка! — с шутовской фамильярностью полураскланялся мужичок. — Боже правый, кого мы видим, кого лицезреем... Да ваш тятенька и есть главный мироед и угнетатель. Так что стоять и не вякать! А не то отдам Ваше Высочество на поруганьице своим молодцам...

— Двум поруганиям не бывать, а одному не миновать, — философски вздохнула Чаликова.

Тем временем молодцы тоже выбрались из кареты и стали подтягиваться ближе к тому месту, где их атаман вел задушевную беседу со своими жертвами. "Молодцы" гляделись весьма живописно и напоминали скорее бродячих актеров, наряженных в костюмы из разных спектаклей. Поверх рваных рубах были одеты как тулупы, так и боярские шубы, а на ногах — от лаптей до женских сапожек. Хотя при ближайшем рассмотрении один из молодцев, в кожаном армяке и с самокруткой в зубах, оказался дамой — правда, очень уж грубого вида. На вооружении этой освободительной от имущества армии имелось всевозможное оружие: ржавые сабли, серпы, самострелы и вилы. У атамана же за широким поясом были заткнуты два большущих кухонных ножа. Для солидности.

— Ни хрена нет, Петрович, — сообщил один из них, самый оборванный, но в новых сапогах явно не со своего плеча, — разве что колымага из чистого золота.

— Будем изымать колымагу! — решительно заявил главарь. — Кстати, позвольте представиться: Соловей Петрович, потомственный лиходей и душегуб, заступник всех бедных и угнетенных.

— "Все поделить" и "грабь награбленное", — печально констатировала баронесса. — Ничего нового история изобрести так и не смогла.

Между тем Василий заметил, что предоставленный самому себе Чумичка, каким-то образом высвободив одну руку и вынув изо рта кляп, пытается делать какие-то жесты и что-то шептать. Эти колдовские манипуляции вскоре привели к тому, что в самый разгар политэкономической дискуссии раздался душераздирающий гром, а с безоблачных небес изверглась громадная молния, которая тут же испепелила в прах одного из разбойников-экспроприаторов. Остальные тут же бросились врассыпную и исчезли в густом лесу — кроме самого Соловья Петровича, которого Дубов схватил в охапку и держал намертво. А баронесса с Надей тут же кинулись развязывать Чумичку.

— Василий Николаевич, вам помочь? — как ни в чем не бывало спросил майор.

— Спасибо, Александр Иваныч, сам справлюсь, — ответил Дубов. — А вы покамест проверьте, все ли приданое на месте.

— Эй вы тут, полегче! — вдруг захорохорился Петрович, оклемавшись от громового потрясения. — А то я сейчас как свистну...

— Я те свистну! — голосом, не предвещавшим ничего хорошего, произнес майор Селезень. — Я те щас так свистну, что света белого не взвидишь! — И вместо собственных пальцев Соловей Петрович ощутил во рту здоровенный майорский кулак — предмет, мало приспособленный для извлечения свистящих звуков.

— Я старый больной человек, — заныл Петрович, изымая изо рта нечаянно выбитый майорским кулаком зуб, — зачем вы со мною так?! Я ведь хотел как лучше, чтобы всем все поровну...

— А вышло как всегда, — перебил Дубов. — Александр Иваныч, а ну его к лешему, нам пора ехать.

— И то правда, — согласился майор и, дав Петровичу дружеского пинка, от которого тот с диким воплем полетел в чащобу, Александр Иваныч двинулся вослед за Василием к изрядно пограбленной карете.

* * *

Вскоре удалая тройка вновь мчала золотую карету сквозь густые леса. Колдун Чумичка затянул какую-то заунывную песню, а пассажиры обсуждали последнее происшествие.

— Кого-то мне этот Соловей Петрович напоминает, — неуверенно произнесла Надя. — Вот только никак не припомню, кого.

— Всех экстремистов, вместе взятых, — подсказала баронесса. — Ну, их-то уж своим путем... Что это? — А что? — насторожился майор. — Опять разбойники? — Да нет, прислушайтесь, что поет наш Чумичка.

Пассажиры прислушались — и действительно, голос Чумички не очень музыкально, но старательно выводил песню, слова и мелодия которой показались им очень знакомыми:

— Вечерний звон, вечерний звон, Как много дум наводит он...

— Странно, — покачал головой Василий. — Неужели здесь известны наши песни?

— Да-да, — подхватила Надя, — ведь это же стихи ирландского поэта первой половины девятнадцатого века Томаса Мура в переводе, кажется, Ивана Козлова. А вот чья музыка, не припомню.