Холм Демонов Часть третья Золотая лягушка

— Будешь, — сказал нежный женский голос. — Будешь, как миленький.

И разбойники не успели и глазом моргнуть, как Соловей исчез в карете. Душегубы стояли в недоумении и не знали, что им делать, а карета тем временем мягко покачивалась на рессорах, и из нее доносились сдавленные крики. Но вскоре все стихло. Дверца экипажа резко распахнулась, и из нее в придорожную пыль вывалился грозный атаман.

— Засранец! — раздалось ему вдогонку из темного экипажа. — Кучер, трогай! — приказала невидимая дама, и карета, лихо рванувшись, моментально скрылась из виду в направлении Белой Пущи.

Соловей, кряхтя и отплевывая пыль, поднялся на ноги, подтянул портки и мрачно оглядел свою банду.

— Ну как ты, Петрович? — участливо спросил долговязый.

Соловей на это лишь хмуро пробурчал нечто нечленораздельное.

— Ты ее обесчестил? — не унимался длинный. И тут Соловей взвился:

— Убью! Зарежу! — завизжал он и, придерживая портки, лихо рванул за долговязым, который, зная крутой нрав атамана, уже несся к лесу длинными прыжками.

— Похоже, вышло как всегда, — покачала головой разбойница, глядя вослед Петровичу, и сплюнула на дорогу. — То есть наоборот.

* * *

"Собственный дом" Миликтрисы Никодимовны в Садовом переулке оказался добротной бревенчатой избой с небольшим палисадничком, расписными ставнями и резным коньком на крыше. Василий позвонил в колокольчик, и вскоре дверь открыла красивая молодая женщина весьма аппетитных форм в небрежно накинутом розовом платье, которое детектив поначалу принял за пеньюар.

— Мне бы повидать Миликтрису Никодимовну, — нарушил Дубов неловкое молчание.

— Это я и есть, — откликнулась дама неожиданно приятным мелодичным голоском и пропустила гостя через полутемную прихожую в некое подобие гостиной, стены которой и вправду были увешаны образами в медных окладах. Кое-где перед иконостасом тускло коптили свечки и лампадки. — Вы ко мне по какому-то делу? — оторвала хозяйка Василия от созерцания обстановки.

— Да-да, разумеется! — невпопад ответил Василий и подумал: "А кстати, по какому делу?".

— В таком случае не угодно ли присесть? — Миликтриса Никодимовна указала на обширный стол посреди гостиной. — С кем имею удовольствие говорить?

— Меня зовут Савватей Пахомыч, — представился Дубов, скромно присаживаясь на краешек стула. — По роду занятий я виршеплет и скоморох. И вот, будучи немало наслышан о ваших высоких достоинствах, явился лично засвидетельствовать почтение и восхищение. — С этими словами Василий торжественно вручил хозяйке букет.

— Очинно вами благодарна, — жеманно пропищала Миликтриса Никодимовна. — Но, если это не тайна, от кого вы обо мне столь лестно наслышаны?

— От кого? — задумался Дубов. — Ах да, от некоего Евлампия из Каменки. — Детектив украдкой глянул на хозяйку. Та при имени Евлампия чуть потемнела лицом, но тут же понимающе закивала. — Но даже все его восторженные речи — ничто перед тем, что я вижу воочию! — горячо продолжал Дубов. — И вот глядя на вас, в моем сознании родились эти скромные строки. — Василий порывисто выскочил из-за стола, театрально опустился на одно колено и с выражением, хотя и слегка путая слова, прочел стихотворение "Я помню чудное мгновенье" .

— Очень мило, благодарю вас, — томно отвечала хозяйка, выслушав поэтическое послание. — Не хотите ли чаю? У меня самый лучший, из индийской лавки.

— Одну минуточку! — вскочил Дубов с колена. — Дорогая Миликтриса

Никодимовна, в знак вашего признания моего скромного таланта прошу вас принять вот это! — Детектив извлек из кармана коробочку и вынул из нее золотой браслет, отделанный бриллиантами — это ювелирное изделие обошлось ему в десяток монет из "лягушачьей" шкатулки.

— Ах, ну что вы, Савватей Пахомыч, — сладко замурлыкала Миликтриса Никодимовна, — я никак не могу принять от вас столь дорогую вещь! — Дубов, однако, заметил, как сладострастно заблестели при этом ее масляные глазки.

— Умоляю вас! — с непритворным жаром начал уговаривать Василий, и Миликтриса Никодимовна сдалась:

— Ну хорошо-хорошо, так и быть, но только чтобы вас не обижать! — И браслет стремительно исчез в складках ее платья. — Прошу! — Хозяйка открыла еще одну дверь и провела гостя к себе в будуар, как окрестил для себя Василий вторую комнату, значительную часть коей занимала обширная кровать. Естественно, здесь никаких икон на стенах не было.

— Прошу! — повторила Миликтриса Никодимовна, недвусмысленно указывая на кровать, и сама первая принялась неспешно разоблачаться.

Василий медлил. "А как же Надя? — проносилось у него в голове. — Смогу ли я теперь честно глядеть ей в глаза? И потом, я прибыл в Новую Мангазею, чтобы вести важное расследование, а не крутить шуры-муры с местными гулящими девицами. Хотя, с другой стороны, именно эта жрица рыночной любви может меня вывести на отгадку тайны, ради которой я здесь нахожусь..."

— Ну что же вы, Савватей Пахомыч? — оторвал Василия от раздумий голос хозяйки. — Или вам помочь раздеться?

— Нет-нет, я сейчас! — С этими словами детектив решительно принялся стягивать сапоги.

* * *