Холм обреченных

Разбудили меня голоса, много голосов доносилось из-за двери, судя по звукам, там шло какое-то пиршество. Я осторожно выглянула за дверь, но там было пусто. Прислушавшись, я поняла, что шум доносится не оттуда, а из-за другой двери – той, за которой была лестница. Немного подумав, я стала осторожно спускаться. На лестнице было темно, но откуда-то снизу просачивался желтоватый свет. Два лестничных пролета – высокие каменные ступени и каменные же стены без штукатурки, отражавшие каждый звук гулким эхом. А голоса по мере моего спуска слышались все громче.

Вот это да! Резная дубовая дверь, представшая передо мной, была открыта, а за ней я увидела настоящий зал, освещенный огромной хрустальной люстрой, в которой вместо лампочек горело множество свечей. А зал был полон гостями, которые расселись на многочисленных диванчиках, кушетках, креслах… Странно, здесь не было длинных столов, рассчитанных на такие пиршества, вместо этого около диванчиков и кушеток стояли маленькие столики с какими-то угощениями.

Тут я поняла, что прятаться за дверью мне больше не нужно – несколько человек с интересом смотрели на меня. Ну что ж, войду.

На мое появление не прореагировали. Посмотрели с любопытством, но никто не сказал ни слова. В зале оказалось не так уж много народа – десятка четыре, а то и меньше. Я сразу заметила в углу стайку девчонок, которые настороженно оглядывали зал. Это и есть ученицы, надо полагать, о приеме которых висит объявление на калитке ведьмы и которые в большинстве пойдут в расход. О, а вон и толстуха, которая вчера заперла меня в кладовке – сидит за столом и смотрит неприязненно. А рядом девица, ударившая меня по голове. Они очень похожи, надо полагать, это мать и дочь. Когда они увидели меня, в глазах обеих вспыхнула злоба, тем не менее их лица расплылись в лживых улыбочках. Им велено быть дружелюбными, что ли?

Что ж, тогда и я буду дружелюбной. Я улыбнулась мамаше с самым доброжелательным видом, потом с таким же видом повернулась к «ядерной войне», кивнула ей и хихикнула. Она побагровела, но сказать ничего не решилась. А я стащила у них со столика колечко ананаса, при этом накапав сиропом на скатерть, и поспешила удалиться.

В углу напротив чинно развалились в креслах несколько мужчин, которых я сразу же мысленно окрестила «злыми дядьками». Дело в том, что мама в детстве пугала меня злыми дядьками, которые воруют детей, слоняющихся в одиночку неизвестно где или открывающих дверь в квартиру кому попало. Примерно такими я их себе и представляла – большими, бородатыми, с недобрыми грубыми лицами. В этих лицах было что-то сходное – возможно, это и есть братья Силуяновы, и одного из них я при другом раскладе звала бы папой. Впрочем, ни один из компании не вызвал у меня ни малейшей симпатии, и я предпочла к ним не приближаться.

Бочком, крадучись, я перебралась в другой конец зала и с удивлением отметила, что некоторые гости мне знакомы. Да, точно – вон там сидит моя соседка из дома напротив. Она всегда носила дорогие вещи, золото, а когда я с ней здоровалась, она в ответ лишь кивала, и в этом движении сквозило презрение. Но однажды я перестала с ней здороваться. Это произошло после того, как у нас во дворе ощенилась бродячая собака, а эта соседка вызвала живодеров, чтобы «не плодилась тут погань бездомная». Собачье семейство спасла моя мама, объединившись с тетей Ксеней и еще несколькими соседями, и тогда я впервые услышала, что у этой особы «нет ни души, ни сердца». Теперь я вспоминала рассказ бабы Ани и понимала, что эти слова ближе к правде, чем я думала.

У ног увешанной золотом соседки на табуреточке пристроился ее племянник – толстый бестолковый мальчишка лет пятнадцати, который часто и подолгу гостил у нее. Он что, тоже приехал проходить обряд, что ли?

Ух ты, а вон там с важным видом восседает директриса школы, где я училась в младших классах. Помню, ее боялись все – школьники, родители, учителя и даже члены районо. В школе царило какое-то крепостное право, и я была просто счастлива полтора года назад перебраться в другой район и сменить школу. А директриса ничуть не изменилась – все таким же надменным тоном она разговаривала с молодой учительницей, которая время от времени робко ей кивала.

Оглядевшись, я увидела еще несколько знакомых лиц, общаться с которыми не было никакого желания… Так, а вот это уже интересно. На диванчике недалеко от меня сидела красивая жгучая брюнетка, возрастом слегка за тридцать. Костюм, макияж, прическа – все в ней было изысканным, чувствовался прекрасный вкус.

Я никогда не была знакома с этой женщиной, но узнала ее почти сразу. Неведомая мне Светлана С. из заброшенного дома была замечательной художницей, и свой автопортрет изобразила так, что я не смогла ее не узнать.