Холмы Рима

— И какая связь? — не поняла Ленка.

— Леппянен был наказан не за то, что подать не туда отправил, а за то, что сделал это демонстративно, и ещё об этом объявил во всеуслышание, чтобы всё баронство знало. Остальных так наказывать нельзя, потому что они просто сделали то, что до этого делали годами. Значит, их надо как-то прощать, но как это сделать? Я им неуплаченную подать простить не могу, потому что тогда все поймут, что сердце у меня доброе, и можно подать не платить, и вообще. В результате дело обязательно кончится виселицей, когда народ окончательно обнаглеет. Люди же всегда злоупотребляют хорошим отношением.

— И как это решить? — заинтересовалась Ленка.

— Они придут к тебе и будут умолять, и ты своей кротостью смягчишь моё жестокое сердце. Я их не прощу, разумеется, но разрешу отработать на постройке опорных пунктов, а остаток заплатить с хорошей рассрочкой. В результате я по-прежнему останусь суровым бароном, с которым шутки плохи, а ты будешь заступницей народной.

— Думаешь, это сработает? — с заметным скепсисом спросила Ленка.

— Конечно, сработает, — засмеялся я. — Это всегда работает.

Глава 20

Машина по невысокому, практически незаметному подъёму взбиралась на Домскую гору. У местных, похоже, какая-то нездоровая страсть к преувеличениям — нужно иметь очень развитое воображение, чтобы назвать этот бугор горой. Однако я теперь тоже вроде как местный… может, и мне что-нибудь этакое отчудить? Подберу какую-нибудь кочку, назову Пиком Феодализма, буду туда туристов-альпинистов водить. «Да, вот такие у нас в Ливонии горы, а вы что-то другое ожидали увидеть?»

Подъём был недолог; миновав широко распахнутые массивные ворота, машина въехала во двор епископского замка, и я поморщился от тряски на неровном булыжнике, с которой рессоры дорогого самобега совершенно не справлялись.

В отличие от игрушечных баронских замков, резиденция епископа и в самом деле была серьёзным сооружением. Заметно поменьше Московского Кремля из того мира, но изрядно побольше, чем наш Новгородский Детинец. Хотя это и неудивительно — в отличие от Детинца, который не видел ни одной осады, Дерптскому замку пришлось немало повоевать, а один раз его даже полностью разрушили. Но затем восстановили, и новый замок стал ещё лучше и больше прежнего.

Обогнув центральную площадь, самобег мягко подкатил к парадному подъезду резиденции. Я уже собрался вылезти из машины, как меня неожиданно окликнул водитель:

— Господин…

— Да, Демид? — с лёгким удивлением отозвался я.

— Вдруг вам пригодится… — нерешительно начал он. — Вон тот самобег слева — это аббатисы Ольденторнской, я его с прошлого раза запомнил.

— Да, это интересная деталь, спасибо, Демид.

Значит, мать Тереза тоже здесь. Ну что же, вот и прояснилась причина вызова к епископу. Только ведь и мне есть что им сказать… Я не торопясь поднимался по широкой лестнице на второй этаж, обдумывая свою тактику в предстоящем разбирательстве.

— Здравствуйте, отец Альберто, — поздоровался я с Альберто Санчесом, секретарём епископа. — Я прибыл по вызову его преосвященства.

— Здравствуйте, барон, — отозвался Санчес. — Его преосвященство вас ожидает. Присядьте на минуту, я выясню, готов ли он вас принять.

Он встал из-за стола, зашёл в кабинет епископа и тут же вышел обратно, приглашая меня войти.

Компания у епископа собралась довольно примечательная.

— Здравствуйте, ваше преосвященство, — поклонился я фон Херварту. — Моё почтение, преподобная, как удачно, что вы сюда заглянули.

Аббатиса вместо ответного приветствия поджала губы.

— Здравствуйте, отец Доминик, вот уж неожиданная встреча, — продолжал я. — Не стану заявлять, что рад вас видеть, это было бы неправдой.

— Здравствуйте, Арди, — неохотно ответил Верде.

— Вижу, что вы по-прежнему не дружите с вежливостью, преподобный, — огорчился я. — Впрочем, по сравнению с матерью Терезой вы просто образец галантности, так что будем рады и этому.

Епископ поморщился.

— Барон, давайте не будем затевать тут ссору. Вы догадываетесь, зачем я вас пригласил?

— Не имею ни малейшего представления, ваше преосвященство, — ответил я. — Но я приехал сюда прежде всего для того, чтобы подать жалобу на преподобную мать Терезу.

— Какая ещё жалоба?! — вскинулась аббатиса. — На что вы вообще можете жаловаться?!

— На попытку убийства, — твёрдо ответил я.

— Что?! — взорвалась мать Тереза. — Да как вы смеете! Следите за своим языком, юноша!

— По-моему, всем присутствующим уже очевидно, кто из нас двоих не в состоянии следить за своим языком, — парировал я.

— Достаточно! — рявкнул епископ, ударив ладонью по столу. — Мать Тереза, держите себя в руках! А вы, барон, будьте осторожнее со столь серьёзными обвинениями.

— Моё обвинение полностью обосновано, ваше преосвященство, — ответил я. — Мать Тереза послала людей, которые стреляли в баронессу, и я хотел бы услышать её объяснения.

— Что за чушь! — возмутилась аббатиса.

— Барон, я надеюсь, вы не хотите заявить, что мать Тереза приказала убить вашу жену? — с кислым выражением осведомился фон Херварт.