Холмы России

На коленях, не вставая, отступила Анфиса с испугом, что открыла чужую душу. Своя душа изнемогала в горяч"

ке случайно тронутой тайны...

Рано утром Анфиса суетливо разбудила Феню.

- Проспали. Почтарь ждет. Живо, а то уедет.

Феня быстро умылась. Подобрала под платок волосы.

Поискала свой узелок.

Анфиса подала ей кожаный, привезенный когда-то из города баул с блестящим замком.

- Вот так поедешь, как из города.

- Все равно,- сказала Феня.

- Люди вон и спят в шелках, им не все равно.

Почтарь ждал Феню на дороге в высокой на рессорах тележке с железным стременем, чтоб удобнее было садиться.

- Мне вообще-то не положено возить,- сказал он, когда Феня и Анфиса подошли к тележке.

- Отвези ты уж ее, родной ты мой. А я уж тебе и медовочки приготовлю за твое старание.

Феня села в тележку.

Почтарь - средних лет мужчина в чистой рубахе под пиджаком, перекрещенным ремнями, с сумкой на одном ремне, а на другом пристегнута кобура с револьвером - взмахнул плетью.

Конь, высокий, сытый, ходко и легко понес мягко закачавшуюся тележку. Переехали реку по наплавному мосту.

Выбрались по взгорку на другой берег, и, когда заворачивали на уходившую в поля дорогу, Феня увидела справа, в солнечном тумане, на лугу косарей. Они остановились, с задумчивостью провожая тележку. Ближе к дороге косил Кирьян. Он мельком глянул, как проехала Феня. Не останавливаясь, косил, низко нагнув голову.

- К Мите поехала,- сказал один из косарей.

- Вот и скажи: одна, а его не кидает. А другая рядом с мужиком норовит хвостом вильнуть.

- А они, бабы, без отравленной жизни жить не могут. Отравленная жизнь для них все равно что пьянице похмелка.

Женщины неподалеку ворошили вчерашнее сено.

- Это почему же? - спросила Фрося, соседка Стремновых, маленькая, с вздернутым носиком женщина.

- А потому, что с отравы какая-нибудь ночка согласная для вас слаще меда кажется. Вот с этой отравы Фенька к своей сласти и понеслась.

- Такой сласти и на хуторе хватает.

- Какие сладкие! Мед прямо так и капает с наших мужиков, хоть в медогонку их запускай,-звонким голосом переговаривалась Фрося под согласный с ней смех женщин.- Нужны вы ей. Митя брился каждый день, вальтом ходил. А вы вон как водяные, в волоснщах-то заросли.

- Зато чистая шерсть,-ответили из мужского ряда.

- Не хвались, а то живо на твою шерсть заготовку припишут,-так угодила сказать Фрося, что раздался смех и в мужском ряду.

Женщины смеялись и переговаривались уже между собой.

- Их уж и бритва не берет. Бороды топором обрубать надо.

- А Фенька не зря поехала. Хлопотать будет за Мигю.

- Хлопотать надо с дарами.

- Иной подходец дороже всего.

Кирьян остановился поточить косу. Поднял ее, быстро зашикал бруском по жалу, поглядывая на дорогу, где в горизонт летела тележка.

"Вот как приманилась",- подумал он про свою душу со злостью и со стыдом: к чужому подтаивался, к надломленному. Не доламывать надо, а обойти, поберечь.

Кирьян повернул косу, с лезвия блеснуло в глаза солнце, затмило дорогу.

* * *

С палящего жаром проселка Фсня увидела лагерь.

Выгоревшее поле, высоко огороженное. За колючей проволокой в два ряда стояли бараки с черными, крытыми толем крышами.

По углам поля - дощатые вышки. На ближней вышке что-то темное, неподвижное вдруг качнулось: часовой завидел постороннего в запретной близости.

В лагере пусто и тихо в этот час. Все на объекте работ - на дороге, которую мостили в трех верстах от лагеря.

Лишь дымит кухня, где готовится варево на ужин:

мучной суп - баланда, как его называют.

Возле кухни двое заключенных кололи с глухим стуком дрова.

С проселка сворачивала дорога к лагерным воротам с узким прогоном перед ними. Рядом с воротами помещение для охраны - небольшой с окном домик, похожий на паука, от которого расходилась вся эта железная паутина, висевшая на высоких столбах с козырьками.

Феня не сразу подошла к лагерю, а постояла в отдалении перед этим, как ей казалось, страшным местом.

Из домика по звонку с вышки вышел человек в военном, молодой мужчина, загорелый, коренастый и крепкий, в брезентовых сапогах.

Феня подошла ближе. Он весело оглядел ее, спросил:

- Что надо?

- Простите... Митю Жигарева,- сказала Феня.

Вышел из домика еще военный-дежурный начальник охраны лагеря, с костлявым желтым лицом, хмурый от мучившей его изжоги.

- Чего ей?-спросил он.

- На свидание пришла.

- На минутку я,- сказала Феня.

Мужчинам хотелось поговорить с новым человеком, с молоденькой женщиной, зашедшей с вольного света в это проклятое место.

- Кто он тебе?

- Муж. Жигарев Дмитрий,- повторила Феня.

Первый зашел в домик. Вскоре вышел оттуда,

- Есть такой.

После тяжелой дороги с ночевкой на вокзале и от этого пекла мутно на душе у Фени.

- Свидания, конечно, не будет,- сказал старший.- Не имею права без разрешения.

- А где его взять?

- В Смоленск поезжай.

"В Вязьме пересадка. Туда да назад - дня три выйдет",- прикинула Феня.

- Меня из колхоза на день отпустили. Самая молотьба.

- Тебе муж должен был объяснить все в письме.

- Сама захотела. Хоть глянуть,- сказала Феня со слезами: жалко было и себя и Митю, что завела его жизнь за эту колючую проволоку.