Холмы России

- Нет, к лесничему он пошел,- взволнованно, замлевшим голосом ответила Катя с середины избы, где застигла ее минутка этой нежданной встречи. Как во сне казался ей Федор, и как во сне оранжево дымился закат в избе.

Молча стоял он на пороге: не зная, что еще сказать.

- Садись,- сказала Катя.- Киря скоро придет.

- Не устал. Благодарю.

Никогда не видела она в военном его.

"Как идет-то к нему",- отметила Катя, как ладно прилита к нему гимнастерка, а на рукаве звезда горит в тихом сумраке.

Он на голову выше Кати, худощав, с крепкими скулами.

Черные большие брови длинно расходились к вискам, и эти брови и глаза с задумчивой какой-то усмешкой в доброй их темноте нравились Кате.

- Что вечером делаешь? - спросил он.

- Не знаю.

- И я не знаю. Приходи к кладям...

Дома Федор и часа не был.

- Отдохнул бы с дороги, Федя,- сказала мать с заботой: скоро провожать - опять в дорогу ему.

- Как-нибудь, мама, на весь месяц приеду. Зароюсь на сеновале, целую неделю только спать буду.

Аграфена Ивановна налила из горлача молока в кружку.

Молоко из погреба, холодное.

Помылся, почистился Федор. Кружку молока выпил прямо на пороге: мать уж тут остановила - и скорей к кладям. Там свидание с Катей.

Стоит на крыльце Аграфена Ивановна. Что ж грустовать? Не птенец, чай. В люди выбился, выучился - политрук теперь ее сын.

Отец под Перекопом погиб в сивашском болоте, когда Феде и годика не было.

Так и жили вдвоем в покривившейся избенке. Хлеб всякий бывал - с молодой корой и с мякиной: так им доставалось без отца, который в шлеме со звездой глядел на них с карточки, что прибита в углу, прикрытая стеклышком в рамке из березовых планок. Выстругал их Федя еще мальчонкой для папани своего.

Все та же избенка и стоит с тех лет, только крышу свежей соломой перекрыли да второе прорубили окошко для света.

"На хутор пошел",- заметила Аграфена Ивановна, как свернул сын на тропку, что пробивалась через луг к кладям. Клади повисли, как над бездной с кристаллически скользившими звездами в глубине. Тянуло из-под берега земляничным запахом кувшинок. Федор встал под куст. Открытая земля тут дышала паром, а сверху, из гущи листьев, кропило холодком росы. На хуторе расплывчато горели огни. Слышались голоса, прозрачно прозвенело ведро у колодца.

"Удивительно все-таки: вчера еще в Москве был, а сейчас стою тут",-подумал он. Случилось так, как он и мечтал... Ждет Катю у кладей; как стрелы, летят они над водой в простор лугов.

Придет ли она? Ничего ведь не сказала.

Над тропкой на той стороне белое мелькнуло-словно чайка понеслась к реке. Скрылась в кустах.

"Катя... Катя",- почувствовал он, идет она.

Клади она перешла не спеша, даже остановилась на середине.

- Катя! - позвал он ее.

Она вышла к нему на тропку.

Край неба на закате просеивался зеленоватым светом, брезжил на лице Кати, на ее кофточке с дышавшей тенью от груди.

- Между прочим, я и приходить не хотела,- сказала Катя.

- Прости. Я не знал,- с огорчением сказал Федя.

- На минутку вышла.

- Если больше нельзя, хоть на минутку. Я для этого и пригласил тебя, решить и выяснить.

- Что выяснять? Все и так ясно,- со строгостью держалась Катя, хотя совсем другое в душе ее говорило:

"Феденька, как рада я..."

- Ты послушай меня,- затревожился Федор.- И поверь мне. Я не знал, что тебе совсем не хочется видеть меня.

- И письма ни одного не прислал,- призналась она вдруг в своем огорчении.

- Не хотел я твою волю стеснять. Ведь настоящее, может, найдешь, а я помешаю. Зачем?

- Это еще хуже, когда человек гасит себя,- на этот раз с искренней строгостью сказала она. Медленно пошла по тропинке, и это было знаком для него, что она хочет побыть с ним.

- Не гасил я перед тобой себя и не погашу никогда, если я что-то значу для тебя,- в радости, что она пошла с ним, сказал он.

- Ты лучше всех для меня,- решилась сказать она.

Он взял ее руку, остановил.

- Катя.

Она положила руку на его плечо.

- Надолго ты приехал?

- Еще одна ночь.

- Так скоро! Хоть недельку бы еще дали. Что спешить?

- Новая граница. Дел много.

- Дела всегда будут. А паши минутки сейчас - раз в жизни.

- Жизнь как река; новые воды ее наполняют. И это-то хорошо, Катя, хоть эта-то ночка вышла к нам, а завтра - другая выйдет. Ведь и не думал. Нет, думал. Лягу спать и подумаю, что вот так мы с тобой идем. А то подумаю, что с другим ты идешь...

- Про это и написал бы мне. Я тебе ответила бы.

- Так даже лучше вышло. Время нас испытало.

И надежда была. Ведь я не знал, что ты одна.

- И все-таки ты погасил себя. Прошли бы мимо и не знали бы, что такая ночка ждала нас.

Копна ржи рядом с тропой поманила их к своему крову среди сжатого поля.

Они сели на снопы. В копне тлело угревно с влажным и мягким душком, пахло от ржи, как от медовой вощины.

- Вот не виделись, не говорили, а как родной ты мне.

- И ты.

- В мечтах ты со мной долго был.

- И ты, Катя.

Ночь уже чуть оттекла с востока. Туман у самой копны дымился над стерней белой поземкой.

- Я Новосельцева на станции видела. Ты видел его?

- Он завтра здесь будет.

- А как же я? Эти все минутки мои.

- Минутки и годы - все с тобой.

- На границу едешь. Вдруг война?