Холмы России

Ирина Алексеевна вышла с изяществом молодой и хорошо одетой женщины, в багровом платке, повязанном так, что чуть затенялась прелесть ее скул и раскосых глаз.

Николай Ильич взял жену под руку, и они пошли под стук его трости, которой он медленно и ритмично взмахивал.

Они жили неподалеку от Калужской - на Житной улице. Когда-то здесь торговали житом - рожью, овсом, ячменем. Потом встала пожарная каланча, дозорный в медной каске озирал дали с огородами, садами, домиками на затравевших улочках, по которым стремниной новой пробивалась Москва в грядущее - в блеске куполов, в звоне благовестном, в фабричных гудках: уходила - матушка, оставляла престол своей юной дочери в алой косынке.

Они вышли на угол улицы. Виден отсюда Крымский мост в лунах огней. А дальше - метелица заводских зарниц: варилась сталь на серпы и оружие... Вон, с грохотом, с железным визгом, рассыпая из-под гусениц кремнистые искры, через площадь прокатились ребята на танках, скрылись в ночи.

- Дочь наша, кажется, увлечена,- сказал Николай Ильич.- Разговаривает с ним по телефону - глаза горят.

Л как собиралась на эту вечерку: белое платье, бант.

Просто не узнать!

- Повзрослела.

- Не наделала бы глупостей.

- Сколько было мне, когда я пришла к тебе на свидание? - сказала Ирина Алексеевна, и Николай Ильич взглянул на нее, не понимая, чем мог быть полезен такой пример.

- Я мечтал о тебе. Мечтая, видел твой образ. Он возвышал меня. Я жил чувствами. Не хныкал и нс безумствовал, как некоторые и сейчас, когда им вдруг чтото не сразу дают, а благодарил жизнь: она дарила мне нечто божественное, и не мешал творившемуся в душе.

Пусть наша дочь помечтает, сотворится в мечтах, а не на вечеринках, на которых, при своей слабости и нежности, разрушится. Потом будет жалеть и искать невосстановимое.

- Что же делать?-успокаивая себя вздохом, ответила Ирина Алексеевна, поглядывая на витрину галантерейного магазина, где манекенная дама, выставив ручку вперед, показывала на кружева, ленты и коробки с духами у своих ног, казалось, взглядом удивленно проводила пару.-Если любовь, не удержишь. А слова, что слова? Уйдет из дома.

- Куда? На ветер?

- К нему.

- А жить, как жить? Одной любовью не проживешь.

Нужен хотя бы фунт хлеба на день.

- Будет работать. Это сейчас не проблема.

- Вот с этого и начинать. Пусть сперва заработает.

Поедет, допустим, в тайгу с поисковой партией, на прииск, на стройку. Поворочает, закалится, узнает, как достается рублевка. И докажи Отчизне, кто ты! Тогда откроются дороги. А как же, как же! Он избалован. Мать врач, отец - военный. Каникулы - в лагере на всем готовом. Такое безделие, называемое счастливым детством, губит. Государство траткт средства, а вырастают лодыри,- возбуждаясь негодованием, громко произнес Николай Ильич.

- Из ничего делать трагедии.

- Я хочу добра. Надо повременить. В их семью вселилось несчастье. Ты поняла, что я имею в виду.

- Как тебе не стыдно,- сказала Ирина Алексеевна и освободила свою руку от руки мужа.

Николай Ильич взмахнул тростью, но стука не последовало, словно промахнулся.

- Стыдно и печально, что ты меня унижаешь.

- Опять. Я не вынесу,-со страданием в голосе произнесла она.

Николай Ильич крепко подхватил жену под руку, и трость его застучала: "Вот так, вот так..."

- Ты никуда не уйдешь в настоящем от правды.

Дело уголовное, и Дементнй Федорович каким-то образом замешан с подлыми отщепенцами и подонками. Наша дочь лезет в омут очертя голову. Надо остановить. Если она не прекратит связь с ним, я,- Николай Ильич прошел некоторое время молча,- приму решение оставить семью.

- Ради бога, замолчи. Она возненавидит тебя! - почти крикнула Ирина Алексеевна.

- Я поставил тебя в известность. Ты, надеюсь, поняла? - решил он остановиться на принятом к сведению положении.- И что за любовь? Просто попалась.

На углу булочной с пекарней, из вентилятора которой валил пар и по всей площади разносился запах горячего хлеба, в отсветах жаровен мелькнули Сергей, Лазухин и Лия.

Николаи Ильич и Ирина Алексеевна стояли на той стороне мостовой.

- Смотри, в отцовской шинели,-негромко сказал Николай Ильич жене.- Как хочется чем-то казаться, хотя бы в училище куда.

Лия расцеловала мать и отца.

- Сто лет вас не видела.

Подошли Сергеи и Лазухин с буханкой хлеба под мышкой: у пекарей купил. Грел хлеб студента в старом и ветхом пальтишке.

- Не узнали? Сережа,- радостно сообщила родителям Лия.

После приезда Сергея первая встреча.

Сергей в шинели, перетянутой портупеей, браво прищелкнул каблуками сапог, поздоровался.

- Ирина Алексеевна, а вас не узнать, вы стали еще красивее,- сказал Сергей. Она, в дорогом платке, черноглазая, с карминно подкрашенными губами, была ярче дочери зрелостью женщины.- В вас можно влюбиться, честное слово. Так вы красивы. Необыкновенно!

Как он сказал, наивно и искренне, понравилось бы каждой женщине, но она была и удивлена: что с ним?

Николай Ильич чуть даже качнулся, но удержался за свою трость, какое-то мгновение молчал и вдруг подхихикнул:

- Ах ты, петушок!

- Я без шуток,- ответил Сергей.

Николай Ильич подхихикнул сильнее:

- А смешно. Очень смешно.