Взгляд Малахова перелетел на березу за дорогой, на самую вершину в небесном плесе, сиренево освеченном из чудесной ледяной глубины, и виделось рядом, как шатнулся, тяжело опустился на стул будто охмелевший барин.
- Наливай... наливай себе. Да и мне.
Малахов, поклонясь низко, налил барину и себе.
- Убили, убили,-уныло подтверждал он.-Третьего дня в восьмом часу вечера. С двух раз топором.
У дверки открытой сокровищницы лежал. В сокровищнице этой самой пусто. Как тому быть: он из ювелирного-то салончика своего и баульчик с драгоценностями принес. И баульчика нет. А сколько украли, и не сосчитать. Будто через черный ход проникли. А вот как? Замок изнутри закрывался. В восемь часов пошли привратники - двое их у него, ребята дюжие - двери глядеть. А засов на черном ходу не задвинут. Побегли к самому. Он в комнате и лежит. Лоб прорублен и с затылка еще. С затылка все на пол и стекло. Следов никаких. Сыщики голову ломают. Стали привратников тягать. А они ничего не слышали, ничего не знаем. Пошли, мол, дом на ночь смотреть. А засов с черного хода отсунут. Прямо со двора заходи. А они, привратники-то, в подъезде находились. К ним и сигнал оыл проведен, на случай. На половицу какую специальную наступишь - сейчас им звонок сразу. И сигналов никаких не было.
_ Что же предполагают?- спросил Викентий.
Малахов, прислушавшись к голосам во дворе, вернулся к разговору вкрадчиво и тихо сказал:
- А про то, что вас касается. За день до того к Додонову Николай Ильич и Ириша заходили. Домик-то оудто Додонову принадлежал, и будто он шибко смеялся и высказывался, что в картошку вас обратит.
Iневом вспылало лицо Викентия, а глаза распучичиличь.
- Да, вторым ударом я!- воскликнул он в бешенстве.
Малахов бросился к нему, руки его схватил, все равно как связал пальцами.
- Молимся о вашем здоровье, надежда вы наша.
А вы зимним купанием себя портите, барин. Льдом железные обручи свои разрываете. Такое сказать на себя.
- Ну, что еще там?-успокаиваясь, хмуро спросил Викентий.
Понаблюдав за барином со своего места, видя, что бешенство лишь встряхнуло его, сказал:
- А говорят про Додонова: тайно делал, тайно и получилось. Так концы прятал, что никакой сыщик не найдет. Из его концов воздатель и явился.
Викентий, не дослушав, совет дал:
- Скажи, что Татьяна Сергеевна на двух службах запуталась. Что без моего согласия не имела нрава продавать.
- До суда не доводите, барин. А то судьи смекалистые, а карманы у них худые. В подкладках имение разнесут.
- Я хозяин земли под домом и двора. И все по моей милости жило на этой земле.
Малахов отступал и отступал к двери.
- Знать, сильнее льда ваши обручи, барин. Сильнее!
Через час Викентий укатил из усадьбы в охотничью избу. Гнала тревога из одной метели в другую - надувало снежком под застрешину захолодавшей души. Но виду не дал. Весело попрощался с мужиками трактирными, рослыми, статными, как на подбор -один в одного, и с их бабами шалеными, в дорогих платках: подкармливал, наряжал чаевыми трактир.
Прихватил Викентий и свою канцелярию в чемоданчике: бумаги, чернила, брусочек сургуча и личную печать. Не до охоты, не до забав ему было, конечно. Время, может, из усадьбы крюк дать. Все сообразить, взвесить, признания оставить, объяснения и распоряжения.
Мчался Викентий на знакомых санях. Недавней метелью начищены бляшки на сбруе - блестели червонцами. Сидел в углу, закутавшись в шубу. Рядом два ружья, торба с хлебом, луком, пшеном и просоленной ветчиной.
Желании - в седлеце. Сани селезнем будто плыли в снегах.
- Слышали, барин, Додонова убили,- сказал Желапин.
- Слышал,- ответил Викентий.
- И будто миллион украли-то.
Викентий увидел вдруг топор, торчащий из-за ременной застежины на облучке. Отвернул подстилку под ногами. Того топора не было.
"Гость взял",-догадка оглушила его: на станции, когда отлучился от саней - ходил за билетом, гость и не вставал: скрываясь, сидел. Видать, и взял топор. Что за человек? Кто и для чего явился? Помрачилось все в мрачном свете. Докрасовался, догрозился, доигрался барин! Перстень его, топор его и в убийстве кровавым завязалось. Многое отдашь, чтоб не предстать.
Оттепельный ветерок ледком остеклил снег на деревьях, и в отдаленном лесу будто стены горели.
Желавин напевал негромко:
Ах, голова ты моя удалая.
Песенка давняя, в одной избе вечерней подслушал:
мужик лапти плел и подпевал:
Ах, судьба ты моя роковая...
- Вот, барин, был один случай со мной. Очень смешной,- заговорил Желавин.- Ехал я в поезде. Летом по делу вы меня посылали. Народу в вагоне не так полно.
Барышня со мной на лавке. А напротив дед. Ночь, темно. "Ах, какая луна красивая",- барышня-то говорит.
Подсел я поближе к ней и тоже на луну любуюсь. Любовался да и заснул. Чую вдруг, барышня вроде бы меня тронула н тихонько так под ремень скребется. Да как ущипнет. Обомлел я. "Гимназисточка, думаю, а такая балованная". Я будто сплю. Не шевелюсь, не дышу.