Холмы Варны

– А нельзя ли сохранить эти обстоятельства в тайне?

– О нет! Публикация неизвестной греческой комедии вызовет огромный интерес. Все ученые Европы захотят узнать, где и когда ее нашли. Они потребуют предъявить рукопись оригинала, и наше объяснение их не удовлетворит.

Альд тяжело вздохнул и поднялся на ноги, давая понять, что разговор окончен.

– Ты прав, – сказал он. – Я теперь вижу, что это невозможно. Пойдут сплетни, и твое и мое доброе имя будет запачкано.

Анджела все-таки не заплакала. Наоборот, в ее глазах вновь загорелась решимость.

– Ну что ж! – воскликнула она. – Остается одно.

– А именно, моя дорогая?

– Я сама поговорю с Ястребом.

– Это бесполезно, Анджела. Ты только зря потеряешь время.

– Сначала выслушай, что я придумала.

Разумеется, им не грозила никакая опасность. Алан и Анджела вновь и вновь повторяли это друг другу в течение тех нескольких дней, пока они ожидали, чтобы печатники и переплетчики (поклявшиеся свято хранить тайну) закончили, наконец, свою работу. Герцог Молфетта не посмеет и пальцем тронуть дочь почтенного гражданина венецианской республики, которая среди бела дня открыто придет к нему. Да и зачем ему это может понадобиться? Он ведь торжествует победу, добившись своего: единственный сохранившийся в мире экземпляр комедии Алексида надежно заперт в его библиотеке.

– К тому же, – заключила Анджела, – Ястреб все-таки человек благородный – по нынешним итальянским понятиям.

Но несмотря на все эти рассуждения, поднимаясь вслед за ней по мраморным ступеням к дверям, из которых в вечер карнавала ему удалось вырваться лишь с таким трудом, Алан ощутил невольный трепет. Что ж, тогда он все-таки заставил герцога уступить. Пусть Анджела попробует добиться того же.

Они назвали свои имена, и вскоре слуга, вернувшись в великолепную прихожую, сказал, что его светлость готов их принять. И снова Алан вздрогнул, когда слуга повел их по длинным галереям, которые он помнил столь живо. Его рука невольно легла на эфес шпаги.

Он был в новом костюме и при шпаге – по ходатайству Альда городские власти дали ему разрешение носить оружие. Анджела была блистательна. В парчовом платье с зеленой отделкой она плыла по мраморному полу, словно принцесса. Теперь никто не догадался бы, что эти золотисто-рыжие волосы от природы были черными, но, к большой досаде девушки, с ее лица еще не сошел немодный загар, напоминавший об их путешествии.

Ястреб сидел все в том же кресле с высокой спинкой. Как и в прошлый раз, он не сразу прервал молчание. Алану даже показалось, что старик сидит тут в этой позе с тех самых пор, как они расстались. На нем был тот же костюм из коричневого бархата, а унизанные перстнями белые пальцы играли с тем же драгоценным медальоном.

И только увидев за спиной герцога Чезаре Морелли, угрюмо и тревожно посматривавшего на них, Алан избавился от этой иллюзии.

– Ну? – как всегда вкрадчиво спросил, наконец, герцог. – Ваше посещение – для меня большая честь, но, признаюсь, я не догадываюсь о его цели.

– Я принесла подарок твоей светлости, – любезно сказала Анджела.

– Рад это слышать. Я опасался, что услышу просьбу, на которую с величайшим сожалением должен был бы ответить отказом.

Холодные глаза герцога смотрели на них с подозрением. Чезаре подобрался, словно кот, готовящийся к прыжку, и, скользнув вокруг стола, встал рядом с Анджелой.

Алан чуть не засмеялся. Уж не опасаются ли они отравленных кинжалов? Ну, то, что их ждет, покажется им ненамного приятнее. Он протянул Анджеле небольшой предмет, завернутый в шелк, и она положила сверток на стол перед герцогом.

– В знак уважения от моего дяди и моего отца, – сказала она с легкой улыбкой и, изящно поклонившись, отступила на шаг. – Хотя ты и гнушаешься плодами их трудов, быть может, твоя светлость соблаговолит принять этот образчик их искусства.

Герцог развернул шелк и зло сощурился при виде новенькой книги, аккуратно переплетенной в телячью кожу. Он открыл ее, взглянул на титульный лист и испустил прерывистый вздох: заголовок над дельфином и якорем Альда гласил:

«Овод», комедия Алексида».

Наверное, герцог побледнел бы, но его лицо и так всегда было мраморно-бледным. Выражение его глаз тоже не изменилось, и только на виске, словно голубая молния, задергалась жилка, а голос стал глухим от ярости, когда он сказал:

– Как ты это объяснишь, Чезаре?

Красивое лицо Морелли исказилось от ужаса и изумления. Он попытался что-то ответить, но язык ему не повиновался. Герцог грозно ждал. Наконец Чезаре пролепетал:

– Это подделка! Я сказал твоей светлости правду… других экземпляров рукописи не существует…

– Лжец! – Герцог говорил по-прежнему тихо, но это единственное слово прозвучало как приговор.

Он начал перелистывать страницы книги, и хотя это длилось не больше минуты, всем троим она показалась вечностью. Потом он снова заговорил:

– Это слово в слово совпадает с тем экземпляром, который ты мне доставил, поклявшись, что он – единственный в мире.

– Я… я не понимаю! Я…

– Ты обманул мое доверие, – неумолимо сказал герцог. – Этого достаточно.

– Клянусь твоей светлости…