Холод и пламя

Спиной, прислоненной к стене, он почувствовал нарастающие вибрации еще до того, как грохот обрушился на узкую улочку. А вдруг и на самом деле эстакада упадет? Разве можно доверить машине, какой бы совершенной она ни была, вести себя в толчее среди тысяч жестких плеч, коленей, спешащих и давящих чужих шагов?

Он боялся и ввериться шлему, и убрать его в сумку, чтобы пойти по улицам самому. Николай Фауст понял, что у него просто не было выхода.

Он не смог оторваться от стены, даже когда увидел Ани по ту сторону потока, прижатой, как и он, между потоком и стеной. Ани помахала ему. Он, собравшись с силами, кивнул ей. Но когда несколько минут спустя он почувствовал ее рядом особой, то ничего не сказал, только обрадовался ее рукам, гладившим его разгоряченные виски и вспотевший лоб. Внезапно наступила тишина и он догадался, что Ани надела на него шлем. Через миг улица исчезла.

В конце рабочего дня Ани подошла к его столу. Как обычно, она стояла в удивительно спокойной позе, как будто сам воздух поддерживал ее и гравитации было не под силу заставить ее тело напрячься. Она ждала, слегка склонив голову, пока Николай Фауст закончит работу над графиками и цифрами.

Он поднял глаза, чувствуя себя радостным и уверенным, как если бы разразился предсказанный им самим ливень, настолько ее приход показался ему уместным и приятным.

— Что ты будешь делать после работы? — спросила она.

— Забыл, как только тебя увидел.

— Хочешь, пойдем на холм?

— Конечно, я же каждый день там.

— Давай пойдем вместе.

Он кивнул. Ани вытащила кассету из кармана халата.

— Вот, возьми.

Он снова ступал по зеленому ковру, сотканному из фантастической, невероятной травы, превращавшей восхождение в волшебство. Трава карабкалась по холму, зовя его за собой, и он шел с такой легкостью, будто не преодолевал высоту, а стремглав несся вниз по бесконечной снежной горке, падал со струями огромного водопада, взлетал с вершины крутой скалы, обращаясь в поток воздуха и света.

Вдруг шепот потревоженной травы заставил его посмотреть наверх и он увидел птицу, взмахивавшую большими темными крыльями. Было что-то величественное и торжественное в том спокойствии, с которым она отталкивалась от пространства, в уверенности, с которой боролась с беспредельностью неба. И вот она наконец пересекла горизонт и исчезла за холмом.

Ани стояла перед ним, снимая шлем. Николай Фауст огляделся: они сидели за деревянным столиком в полутемном кафе или в каком-то другом помещении со столиками, людьми и запахом кофе. Из освещенного бара доносилась тихая музыка, видимо, совсем ненужная, потому что все без исключения были в шлемах. Несмотря на полумрак ему удалось разглядеть, что это только молодые люди. Они сидели парами, неподвижно, в странных позах начавшихся, но незавершенных объятий. Их поблескивающие шлемы почти соприкасались, как и руки на столах.

Николай Фауст потянулся к руке Ани и коснулся кончиков пальцев:

— Мне казалось, что и ты там будешь.

— Но я была там.

— Я надеялся тебя увидеть.

— Это не имеет значения. Ты же знал, что я на холме.

— Я думал, хорошо бы сочинить запись, где мы вместе. И даже уже представлял себе, как мы вдвоем бежим по берегу моря.

— Это ужасно банально, — сказала Ани. — Да вдобавок ты захочешь разговаривать. Пристрастие к разговорам — самая досадная черта в тебе.

— Знаю, это не современно. Но что же нам остается? Это? — он указал на шлем.

Кто-то почти невидимый поставил перед ними две чашки кофе и исчез.

— А может быть, вообще не надо всего этого, — продолжал Николай Фауст. — Зачем это делать?

— Ты ужасно стар. Пойдем лучше целоваться на берегу моря.

— Эти люди… — он обвел глазами зал. — Я думал, что они просто забавляются, устав от шума. Но сейчас мне страшно.

— У них все о’кей. Ничего страшного. Ты должен забыть о городе. Представь себе, что ты артист на сцене среди декораций. Они изображают пожар, кладбище, дно вулкана или желудок динозавра. Что это просто декорации. Ну, страшно тебе?

— Но разве люди не должны интересоваться тем, что происходит на самом деле?

— Тебя раздражает, что они не интересуются тобой.

— Интересно, что они там смотрят.

— Могу только сказать, чего не смотрят: образовательных программ, многосерийных фильмов. Вообще ничего готового.

— А что? Что же тогда?

— Миры, — ответила Ани. — Они творцы.

— Творцы чего?

— Миров!

— Из которых никогда не будет выхода.

— Это бесконечные миры. Ты не видел и одной миллионной части того, что видели они. И не знаешь, чего ты лишаешься каждый день, пока занят какими-то делами.

Николай Фауст вздохнул и откинулся назад:

— Боже мой, а с нашим-то миром что будет?