Холод южного ветра (СИ)

— Да, — не удивилась она. — Пострадавсих при крусении вертолёта. Потому и на месте все. Город маленький, долго собираться не прислось… А вы что, не оттуда?!

— В какой-то степени. Как парни?

— Делаем всё, что в насих силах, — отделалась дежурной фразой сотрудница и быстро скрылась за дверью с надписью «Приёмный покой».

В визоре, между тем, появился новый мужик, судя по гербу за спиной и флагу у трибуны — президент. Он твёрдо, с драматической суровостью, выдал краткий спич о невосполнимой утрате, коварных врагах, торжестве законности и неотвратимости наказания для преступников, поправших человеческие ценности своими грязными лапами, высокопарно присовокупив напоследок: «Не абудем! Не простим!».

На этом трансляция закончилась, явив надпись о трёхдневном государственном трауре.

— Сука… — невольно вырвалось у меня, когда я сложил очевидные факты: удивление полицейского при упоминании маяка Федерации, отсутствие начальства, взрыв, нагнавший электроплатформу при отступлении, раскуроченный вертолёт, белые простыни на земле и глубину всей той жопы, в которую мы угодили.

— Мягко сказано, — сержант оказался солидарен со мной. — Сквоч! Глянь в окно. Чем там занят павлин с эполетами?

— По коммуникатору болтает. У машины. Орёт. О чём — не слышу. Мандражирует.

Характеристика поведения заместителя комиссара красочно описывала положение вещей. О нас докладывает.

Не выдержав, я тоже подошёл к окну. Встал с краю, чтобы не светиться.

Копы оживились. Поперёк выезда с парковки растягивали ленты с торчащими из неё стержнями, стрелки с дробовиками укрылись за служебными автомобилями, напялив бронежилеты и шлемы.

Микроавтобус Наума Варраха переместился влево, за угол примыкающего к клинике здания, оставив в поле зрения лишь кусочек заднего бампера.

— Самад! Брок! За мной! Попробуем разобраться… На провокации не реагировать. Оружие на местных не наводить.

… Мы вышли на улицу, готовые ко всему. Сержант, на правах командира, шёл первым, наглый и уверенный в себе. Копы, завидев его решительную фигуру, изрядно напряглись и попрятались за машинами.

— Наум Варрах! — с порога крикнул Бо, выглядывая заместителя комиссара.

Тот отсутствовал.

— Наум! Варрах!!! — от повторного зова лужёной, привыкшей повелевать глотки стало не по себе даже нам.

Худощавый полицейский с веснушчатой физиономией, сидевший на корточках за служебным автомобилем так, что только голова в каске над капотом торчала, забубнил в прикреплённый к нагрудному карману передатчик.

Выслушал ответ, передал его Миду:

— Он анят.

Сержант будто только этого и ждал. Вперил в конопатого ледяной взгляд, презрительно искривил губы.

— Позовите.

— Господин Варрах прибудет, как только освободится.

— Вы не поняли, офицер. Я не собираюсь ждать вашего начальника вечность. Я — представитель Федерации и требую положенного уважения к моему статусу.

Бедолага-коп уже и сам был не рад, что проявил инициативу и связался с руководством. Из него делали громоотвод в абсолютно посторонней разборке. Внятных же инструкций у худощавого, похоже, не имелось. Во всяком случае, по-другому объяснить его замешательство я не смог.

Остальные полицейские, поопытнее и поумнее, и вовсе предпочли отмолчаться.

Поняв, что большего от рядового служаки не добиться, Бо Мид перешагнул через преграждающую выезд ленту и направился к микроавтобусу.

— Вам апресено покидать клинику! — глупо моргая, попытался остановить его веснушчатый.

— В смысле?! Кем запрещено?! — удивление командира выглядело настолько натурально, что осмелившийся заговорить коп повторно опешил, аж заикаться начал.

— Г-господином Варрахом…

— На основании чего?! Кто он, этот ваш Варрах, вообще такой, чтобы давать указания действующему подразделению Федерации? Бог? Генерал? Командующий сектором? Вы хорошо подумали, прежде чем делать такие заявления? Готовы нести ответственность за самоуправство вместе с этим вашим недокомиссаром?!

Всё это звучало на ходу. Сержант пёр нахрапом, точно просчитав уровень компетентности местечковых служителей закона и тонко чувствуя грань ответственности, за которой наступало «да ну его, дурака армейского… пусть начальство с ним возится».

Поравнявшись с капотом полицейского автомобиля, он коротко бросил, добивая переговорщика:

— Вас поставили охранять безопасность жителей города. Охраняйте, вам никто не мешает. Но вот препятствий от всяких мелких сошек я не потерплю!

Наблюдая за перебранкой, я краем глаза отмечал стволы дробовиков, повёрнутые в нашу сторону и смотрящие почему-то в область живота.

Бр-р-р… мурашки по коже.

… Представление достигло ожидаемого эффекта. Из микроавтобуса выбрался разыскиваемый нами чинуша в изукрашенных погонах и с обречённо-хорохористым видом направился к месту разгорающегося конфликта, зачем-то впечатывая каблуки в уличное покрытие, будто на параде.

— Что вы себе поволяете? — издали завопил он, задирая подбородок и выпячивая нижнюю челюсть для придания веса сказанному. — Я буду вынуден…

А голос-то у золотопогонника петуха даёт… Фальцет проскальзывает. Пугливо дяденьке, неуютно в нашем обществе.