Холод Малиогонта

— Чепуха, — Барнер прикоснулся пальцами к синяку и ойкнул. — Ты бы поглядел, как я с ним схватился. Я говорю о нашем великане-надсмотрщике. Со стороны это был, наверное, цирк. Таких, как я, ему нужен минимум десяток. Детина ростом под потолок, каждый кулак, как голова ребенка, в общем, этакий Примо Карнера без перчаток. Ну да ты с ним еще увидишься…

Слова Барнера оказались пророческими. Не успел он договорить фразу, как дверь отворилась и в каюту заглянул морской пехотинец. Едва взглянув на него, Генри понял, что журналист нисколько не преувеличивал. Даже Кид выглядел рядом с этой горой мускулов замухрышкой.

— Так как насчет ужина? — вошедший окинул их колючим взором.

— А ты разве не прихватил его с собой?

Фыркнув, военный вышел. Барнер с видом победителя обернулся к Генри.

— Только так с ними и нужно!

— Неужели ты и впрямь дрался с этим слоном? Не понимаю…

Барнер самодовольно улыбнулся.

— Я напал первым! И даже успел дважды ударить. Уж не помню, куда я попал, но поверь мне, это были удары в цель.

— Хорошо, но что же делать теперь? Мы оба под замком, и мне это очень не нравится.

— Согласен, приятного мало, — журналист беспечно кивнул. — И потому первое, что мы предпримем, это плотно поужинаем. Сытый взгляд на события существенно отличается от голодного.

— Но если произойдет что-нибудь важное? Мы ведь ничего не узнаем!

— Ты хочешь, чтобы я снова завелся? — Барнер пожал плечами. — Нет уж, уволь. С меня достаточно и одного синяка. Хочешь знать, что я чувствую? Зависть. Черную зависть.

Генри недоуменно приподнял брови.

— Поясню. Вы с Кидом поставили меня в идиотское положение. По долгу службы я любопытен, но так уж вышло, что из нас троих я единственный, кто не ощутил силу рыбьего разума.

— И ты переживаешь по этому поводу?

— Не то слово. Я в бешенстве! После того, как Кид описал свои злоключения, я не нахожу себе места. Это как шило в одном месте. Э-э, да разве ты поймешь!..

В каюту вошел стюард с подносом. Следом заглянул бритоголовый охранник. Покосившись в его сторону, Барнер со вздохом приблизился к столу.

— Впрочем, может, хоть это меня успокоит? — он сорвал с блюда салфетку, шумно втянул носом воздух. Удрученно констатировал: — Конечно. Так я и думал. Яд — и довольно сильный.

Охранник у двери что-то буркнуло себе под нос. Барнер немедленно обернулся к Генри.

— Садись же! Он желает нам приятного аппетита…

Крупная черная муха бродила по потолку. Возможно, она решилась пересечь его из конца в конец, но, не располагая компасом и картой, то и дело сбивалась с пути, петляя и возвращаясь на исходный рубеж. И все же путешествие пешком, по-видимому, доставляло ей удовольствие. Останавливаясь, она счастливо потирала лапки. Жизнь была чудесна, просторы манили и радовали. И разве не подвиг — отказаться от крыльев, как некогда Икар отказался от ног? Самоотречение, даже самое бессмысленное, всегда подвиг!..

Лежа на кушетках, они лениво следили за успехами насекомого. Длилось это уже добрых полчаса, и Генри чувствовал, что потихоньку начинает ненавидеть муху. Она отвлекала от мыслей — и без того бледных и скучных.

— Всех понимаю — жуков, червей, пауков, — забормотал Барнер. — Даже комаров! Они-то знают, на что идут и чем могут заплатить. Но только не мух! Безмозглые создания! Мелькают, снуют — и все без смысла.

— А какой смысл у комара?

— Ну, не скажи! Комар сполна платит за чужую кровь. Все-таки собственная жизнь — не шутка! Он рискует — и одним этим заслуживает уважения. А вот мухи… — Барнер привстал, держа в руках полотенце. — Их и убивать-то противно.

Он взмахнул импровизированным орудием. Муха исчезла. Поглядев на Генри, журналист невесело рассмеялся.

— Честно говоря, ненавижу режиссеров, помешанных на натурализме. Лазейка для бездарей с претензиями.

— Это ты к чему?

— Да просто так. Отчего-то вспомнилось. Представь: таких же мух или тараканов кто-нибудь медленно давит пальцем. А то еще хуже — рубят головы петухам или стреляют из ружей по собакам. Никогда не видел подобных киношедевров?

Генри покачал головой.

— Счастливец! — Барнер снова улегся на кушетку. — А я вот насмотрелся. Так сказать, чреватое любопытство. Хотел понять, для чего это делается.

— И понял?

— Нет, но понял другое. Смерть животных и насекомых — это авангард и экзотика. Сам же человек — давно за рамками натурализма. То есть, к сковыриванию прыщей и испражнению на экране нам, вероятно, еще предстоит попривыкнуть, но убийство мы давно прошли. Настолько давно, что иного кинотворчества у нас практически не осталось. Смерть гуманоидов — это норма, обязательный атрибут любого сериала. Остренький пустячок, как приправа к салату. — Барнер печально усмехнулся. — А помнишь, был такой фильм «Тарзан»? Пожалуй, взглянуть на него сегодняшним зрением ужаснешься. Сколько животных там поубивали, жуть!

— Нравы были иные.

— Верно. Тогда это никого не шокировало. — Барнер язвительно провозгласил: — Эволюция, мой друг! От животного к человеку!

Генри озабоченно потер виски.

— А может быть, все к лучшему? Как ни крути, мы отходим от привычного эгоцентризма, если начинаем жалеть бегемотов и обезьян.