Холод (СИ)

Тело оператора «конструктов», даже самого слабого, первого уровня, способно создать девятиэтажку, с полным комплектом мебели и замков. Только это самое тело, подохнет от офигения и переоценки собственной значимости. Сил, энергии — хватит. А понимания — нет! Вот и учат нас, в первую очередь не здраво оценивать собственные силы, коих в человеке больше чем в табуне лошадей, под капотом БелАЗ-а, а собственную психологическую гибкость. В свое время, Лиззи, чтобы я сделал маленький шажок вперед, после многолетнего топтания на месте, выбила у меня из под ног табуретку, выстрелила из допотопного револьвера и облила бензином.

Вмиг, организм захотел жить и все стеночки, что возводила психика, оказались сметены и рассыпаны в прах. И пусть веревка была надрезана, на полу лежал мат, револьвер был заряжен холостым, а от бензина остался только запах, но я то, всего этого не знал!

Я оказался готов сделать шаг.

А вот оставшаяся в живых Марша — прямое подтверждение того, что я готов и дальше шагать по жизни с гордо поднятой головой и в обнимку с любимой женщиной — едва не отправила меня на больничную койку, зараза любимая!

После моего «отключения», шефу пришлось применить все свое красноречие, доказывая, что со мной все в порядке и отрубился я от счастья и, нет, возвращаться не надо, минут через 30, максимально — час я ей перезвоню, сам.

Потом, в том же самом, Маршу убеждала уже Анна, а меня, в это время, старательно «откапывали» и «обкалывали», прямо в кабинете шефа.

Снедаемая сомнениями, Марша вылетела следующим рейсом на родину, давая мне шанс прийти в себя, а остальным, в очередной раз высказать всё, что они обо мне думают.

Думали не так уж и много, но очень эмоционально…

Марше я перезванивал уже из больничной палаты, куда меня определили на сутки — побыть под присмотром врача.

Первое, что пришло мне в голову, когда я проснулся утром, в чужой постели, это то, что теперь Безобразу я объявляю личную вендетту! Ибо — задолбло!

Второе, как то неожиданно странно всплыл наш разговор с шефом… Что он там говорил по поводу «редкоземельного вещества, используемого, в очень узкоспециализированных отраслях»?

С кровати не слез — слетел, в предвкушении разговора, что наклевывался…

Вернувшись домой, позвонил Марше и нарвался на ее папочку — моего будущего тестя.

А ничего, чувствую — еще не раз выпьем, с тестем… Понравился мне ее бодрый старичек — и чувство юмора, вполне и суждения — здравые.

Одно плохо — дочку, кажется, боится.

Поворковав, с полчасика, отправился на работу, «работать».

Первой, принесла свои глубочайшие соболезнования, Альба.

Я так и не понял, имела ли она в виду, что Марша выжила, или просто была не в курсе, что Марша выжила?

Сказав «спасибо», в любом случае — человек старался, отправился на занятия.

Сегодня у меня было шесть занятий с разными группами и два со своей собственной.

По дороге остановила Стелла и предложила перенести занятия.

Снова сказав «спасибо», пошел в аудиторию.

Студенты сегодня были дисциплинированы, внимательны и послушны, аж страшно стало — куда пропали «отроки во вселенной», полные юношеского максимализма, жеребячьего задора и молодецкой удали?!

Искусанные губы, думаю, добавляли мне трагичности вида.

Мои тоже добили — по своим местам скользнули, как мышки! На вопросы отвечали спокойно и не громко, словно боясь разрушить атмосферу трагедии. Ни шепотка, ни единого затылка…

На втором занятии, собрав работы, отпустил их по «домам».

Должно же быть хоть какое-то вознаграждение, за примерное поведение?

Да и смеяться в туалете, точнее — ржать, конечно, не стоило, но… Люди, пожалуйста, я вас так люблю, с вашей внимательностью…

Из двухсот человек пассажиров, «Фемида» успела вытащить сто пятнадцать — живыми и здоровыми, сорок семь — ранеными.

Носовую часть самолета до сих пор ищут.

Вернувшись домой, снова разложил документы, что «присвоил» из закрытого отделения.

Слишком много информации там было обо мне…

И о городе, который я ненавижу, всеми фибрами души!

Перелистывая старые дела и перекладывая фотографии людей, пошедших в разработку — поражался своему городу. Самый высокий процент «мертвых», по всей нашей «банановой» стране! Причем, исключительно у рожденных до 80-го года. Потом, как отрезало!

Как ни крути — проклятое мы поколение, рожденное в 77–79 — х годах… Все, что нам досталось — начальное образование. И — мечта.

Яркая, манящая и такая недоступная…

Восемьдесят девять тысяч «мертвых», на триста тысяч населения города…

В живых, на данный момент — тридцать две тысячи.

Самое страшное для нас, в тот год — мы поняли, как относятся к нам люди.

Мы теряли друзей, бродили по темным улицам, напивались и уходили.

Правда, страшно.

Слышать, как тебе говорят: «ты — самый-самый» и добавляют в уме: «большой чудак»!

Через букву «М».

Мы читали мысли, резали себе вены и открывали газ, слушали родных и шли топиться или вешаться, потому что быт во лжи — уже достал…

Во всех этих документах, виделась растерянность и недоумение — как помочь тем, кто помощи не просит? Кто упрямо лезет мыть окна на девятом этаже и разгоняется на свежекупленном авто…