Холод твоих рук

Я аж очнулся. Встрепенулся, часто задышал. Анечка, кажется, смутилась. Не ожидала такой реакции. Хмурится, якобы беспокоится. Вот так шоу! Кошки душу зацарапали. Не выдерживаю этой щекотки, хохочу. Не узнаю собственного голоса, будто со стороны слышу ядовитое:

– Дурёха. – Преисполненный клокочущей злостью, всё же не смог позволить себе эпитеты посочнее. Только не к ней. Не к моей маленькой. Снова истерично смеюсь. Лицевые мышцы заныли из-за ожившей мимики. – Дурёха. Я бы согласился, клянусь, согласился, предложи кто угодно, а не ты!

Её черёд стоять столбом. Однако, в отличие от меня, внимает спокойно, являя надменную бесстрастность. Её едва ли трогает моё нарастающее бешенство.

– Аня никогда бы не позвала на смерть! С кем мне идти? Ты не она. Всего лишь шавка… кого? Снежной королевы?! – Указываю на неё. Кисть предательски ходит ходуном, как от Паркинсона. – Аня не играла бы ничьими чувствами. Отпусти. Оставь меня! Изыди!

Ухмыляется. Разочарованно хмыкает.

– Значит, не намучился ещё? А корился: «Слабый, слабый». – Опустив реснички, снова взмахивает ими, пронзив меня колким взглядом. – Что-ж… Снег выпадает в декабре.

Подавившись желчью, обхожу погибель свою по широкой дуге. Громкий хруп ледяной крошки под ногами отчеканивает ритм пульса. Та проследила за мной. Провожала, глядя в спину. Мороз по коже. Не оглянулся. Зачем? Не Аня это. Показалось.

Я никому не рассказывал. Никому не рассказывал о своих снах. Как зябкая темнота расступается передо мной, и я к своей безудержной радости нахожу себя на тропе вдоль железной дороги. Ускоряю шаг и вот уже на всех парах бегу к ней, к моей принцессе, терпеливо ожидающей меня у бетонного забора. Оказавшись рядом, отступаю на шаг. Боюсь ранить горячим выдохом. Боюсь, что мираж развеется. Аня робко улыбается, несколько вымученно, но старается же! Старается… для меня.

«Слава Богу, ты здесь! Я думал… думал, что потерял тебя».

– Идём со мной.

«Да. Да, я хочу! Больше жизни. С тобой. Куда угодно… Пап, прости».

Наши пальцы сплетаются. Блаженный холод пробирает всего меня, но я не отпускаю её руки. Больше никогда. Так правильно, так наконец-то хорошо. Узнаю чарующий блеск бесцветных глаз. Лёд сверкнул? Нет, моё солнышко, отразившееся ото льдов. Всего-навсего обманка, привет из прошлого. Но я мотылёк. Спешу сгореть, только больше не оставаться в мире, где тебя нет. Один на один со своей скорбью.

От её морозного дыхания на моих губах вздрагиваю в приступе эйфории. Интуитивно предсказываю поцелуй смерти, пока внутри от предвкушения бахают фейерверки. Дарю Ане последний удар остывающего сердца и… просыпаюсь. В тёплой постели.

Мир безмолвен. Даже дворовые качели, визжащие от каждого дуновения, под моим весом молча ходят чуть вперёд, чуть назад. Пушистые, сцепившиеся друг с другом снежинки поглотили звуки. Все, кроме шёпота в голове, который призываю всё чаще:

«Она заберёт боль, если попросишь».

В груди защемило. Зачем я это делаю? Раз за разом ныряю, чтобы тонуть.

«Снег выпадает в декабре».

Затрясло. Сильно. Опять, чёрт побери! Перебинтованные руки на автомате пошарили по карманам, раскрыли порядком потрепавшуюся картонную пачку. Растяпа. Две белые пилюли катапультировались из пластиковой лунки, навсегда затерялись в сугробе, но третья всё же попала в рот. Прижав висок к холодному железному пруту, слабо раскачиваюсь. То малышей успокаивает, значит, инстинктом сработает. Сейчас сработает. Просто перетерпеть.

Разрушительным цунами обрушивается ужас потери и всепоглощающее чувство собственной ничтожности. Пленник… Должен перетерпеть. Продержаться. Продержаться до зимы.

«Скоро отступать на север».

Как прожить целый год?! Судорожный выдох совпал с ржавым воплем винтов соседней качели. Я крепко зажмурился. Стирать невыплаканные слёзы не стал, чтобы не выдать себя. Забыв о красноте глаз, поворачиваю голову на звук. Ира, соседка моя по лестничной клетке. Признаюсь, удивлён. А не будь мне так плохо, я бы прямо таки опешил.

Девочка особенная, по состоянию здоровья выходит из дома крайне редко. Точнее, родители её вывозят на коляске. Мой папа ладит с её отцом. На праздники обмениваются вином и домашней выпечкой. Я порой заглядываю, то за сахаром, то за гвоздями. С порога виден диван, где она лежит бревном под толстым одеялом. Всякий раз лыбится, будто только меня и ждала. Машет худющей ручкой, гремя костями. Интересуется, как в школе, даже не зная, в каком я классе. Перебрасываемся двумя дежурными фразами и расстаёмся. Приятно, моему визиту никто так не радуется. Жаль, что симпатия её обусловлена отсутствием выбора.

Мутный взгляд мой невольно опускается на её ноги. Чуть покачиваются по инерции. В ботинках пальцами шевелит. Мужаюсь, смотрю в глаза. Ира бесстыдно наблюдает за мной с хитреньким прищуром:

– Привет!

Сморгнул, как оглушённый зверёк, силясь собраться с мыслями.

– А ты… чего тут? – хрипнул я вместо приветствия.

Та задрала голову. С наслаждением наблюдает, как снежинки ложатся на ресницы. Уже думал, не ответит на мою бестактность. Но вот сердце ёкнуло от её слов: