Холода серость, бархата цвет

Элииса Холода серость, бархата цвет

Уже целых два часа она возилась с длинной тупой иголкой, спрятавшись под старой сливой, которая не плодоносила уже много лет. На жестких корнях и холодной земле сидеть неудобно, но она подложила ворох полугнилой листвы, что мальчишки граблями сгребли в кучу и не додумались спрятать ее от дождя. Листва была грязная, немного сырая, в ней копошились жучки, мимо важно прошагал сенокосец, но Мари не глядела на это. Глядела лишь на иглу, высунув кончик языка изо рта, да изредка смотрела в сторону серого дома – вдруг выглянет кто-то из старших да погонит чистить котлы после ужина.

Мари подышала на свои замерзшие пальцы. В прошлом году, когда она чистила котлы по локоть в холодной воде, она слегла с лихорадкой, да так, что еле поправилась. Сильно ли радовалась старуха Луис – ей неизвестно – зачем в приюте еще один лишний рот? Деньги, что старуха получала от городничего, а тот от посыльного, а тот от министра, а тот от короля, та прятала в грязный замасленный платок и большую часть тратила на вишневую наливку где-то в трактирах. Луис нередко возвращалась под утро и засыпала в дверях. Мальчишки совали ей в нос жуков, а она, протрезвев, стегала их ольховым прутом. Как же тогда вопили мальчишки! Как поросята. Мальчишек Мари не любила. Вечно грязные, как и она, шумные, они дергали ее за мышиного цвета волосы и дразнили цаплей из-за длинного носа. Мари потрогала кончик и прижала его к лицу. Чтоб был покороче.

Мари было восемь и жила она у Луис с пяти, как только мать умерла, а отца она никогда и не знала. Кто-то из сердобольных соседей на другой день накормил ее жидкой капустной похлебкой и отвел за руку на окраину города. Здесь стоял дом Луис. Серый, с облезлой крышей. У крыльца лепили куличики из грязи две девочки и мальчик помладше нее. Луис вытерла белые от муки руки о грязный передник и брезгливо взглянула на девочку. Затем протянула сухую руку с длинными ногтями. Соседи положили на нее пару монет. Старуха кивнула. Тем и закончилась эта торговля. Спала она в ту ночь на драном матрасе вместе с еще двумя девочками, чтобы было теплее. Из дыр в матрасе вылезали клопы и кусали ее за замерзшие пятки. Луис поставила ее драить миски с котлами да полоть наглухо заросшие грядки, на которых изредка вырастали морковки с крысиными хвостиками.

Так она пережила первую осень и зиму, затем дни отсчитывать перестала. Раз в полгода к ним заезжал какой-то господин от городничего. Крепкая куртка из телячьей кожи, на плечах дорогой теплый плащ. Он передавал от городничего деньги. А Луис накануне заставляла всех детей отскабливать жесткой щеткой с кожи серую грязь. Нарядный господин наказывал им слушаться Луис, быть благодарными королю, порой рассеянно трепал кого-то по щеке. Среди сирот это было хорошим знаком. Значит кого-то из них скоро заберут в другую семью, чтобы помогать в полях и по дому. На памяти Мари от Луис только один раз кого-то забрали. Звали его Бенджен, было ему аж четырнадцать, и старшая Катрина по ночам шептала, что забрали его на войну, что идет на границе.

Господин же от городничего запаздывал на несколько месяцев. Мари слышала вчера, как Луис кричала на старшую Катрину, еле ворочая языком, а потом послышался громкий вскрик. На крыльцо Катрина вышла с заплывшим глазом, прижимая к нему железный ковш. Денег нет, прошептала она кому-то из девочек. А новый городничий хочет пустить их деньги на строительство новых конюшен. Она просила Луис не тратить гроши на выпивку, но та усмехнулась и достала из грязного платка еще пару монеток.

А потом… А потом показалась Она. Приют стоял на окраине города, прямо за воротами. Мимо них вечно проезжали кареты, но только эту карету Мари, казалось, что запомнит она на всю жизнь. Кони впряжены были белые. Да, вплоть до крупа они были в дорожной грязи, но – белые! Мари и не знала, что такие бывают. У кареты увязло колесо прямо возле ворот их старого дома. Возница крикнул мальчишкам, чтобы те помогли за медяк. Откуда вот силы у голодных детей? Мари вместе с младшими девочками стояла у калитки, держала их за потные ладошки, чтобы те не сорвались под копыта коней. Возница кричал, мальчишки пыхтели, а потом Она выглянула из окошка.

Мари знала мало сказок. В тех, что рассказывала ей мать, непослушных девочек утаскивали в лес чудовища, но порой слыхала она и про волшебниц, и про принцесс, и про Фею Моргану с прекрасным рыцарем, что вышел из озера. Она была точно такой – волосы завиты в тугие кудряшки, личико белое, точно снег, на пальце кольцо. И платье.

Да, платье. Мари взглянула на себя, на стоявших рядом девочек, на мальчишек, копошащихся в грязи. На дом. Серый с коричневым сплетался в тоскливый мертвый узор. А на незнакомке платье было пурпурным. И с белым кружевом на манжетах. В сером мире восьмилетней Мари давно не было места краскам. Она глядела на нее во все глаза, таращилась, как дурная, пока слуга не прикрикнул, не замахнулся кнутом. Затем он кинул мальчишкам монетку в два су. Одну на всех пятерых.