Холодильник Эйнштейна

Идея, что одинаковое количество теплоты приводит к более значительному изменению энтропии в холодной зоне, чем в теплой, может показаться странной. Но проведем такую аналогию: представьте шумный, многолюдный паб рядом с тихой библиотекой. Пятеро дебоширов выходят из паба. Гул становится тише на неразличимую величину. Далее эти пятеро заходят в библиотеку. Шума становится заметно больше. Когда группа шумных людей входит в тихое место, шума там становится гораздо больше, чем его становится меньше в оживленном месте, из которого они пришли.

Подобным образом, когда некоторое количество теплоты выходит из теплой комнаты, энтропия там уменьшается не так значительно, как она увеличивается при поступлении того же количества теплоты в холодную комнату.

Итак, если мы говорим, что энтропия системы увеличивается, значит, теплота внутри нее рассеивается сильнее.

Однако, хотя уравнение Клаузиуса показывает, что так обычно и происходит, оно не определяет скорость увеличения энтропии.

Если стены комнат изолированы, а двери закрыты, то скорость увеличения энтропии может замедлиться почти до нуля.

Такой ход мысли дает еще одно преимущество. Он помогает нам рассматривать двигатели в качестве устройств, которые используют низкую энтропию.

Замените открытые двери в доме тепловыми двигателями. Теплота проходит по ним, перемещаясь из теплых комнат в холодные. В каждом двигателе часть теплоты преобразуется в работу — возможно, благодаря этому он выкачивает воду из шахты. Остальная ее часть рассеивается. В конце концов температура в комнатах выравнивается. Как только энтропия дома достигнет максимума, двигатели перестанут работать. После этого теплота в доме станет бесполезной.

Использование низкой энтропии с помощью двигателей

Увеличение энтропии, таким образом, служит мерой снижения полезности теплоты.

Все это может показаться надуманным. Но пример с многокомнатным домом позволяет понять любую систему, где рассеивается теплота. Это некое подобие современного мира. Мы высвобождаем теплоту, сконцентрированную в ископаемом топливе, атомных ядрах, солнечном свете, геотермальных источниках и ветре. При ее перемещении мы преобразуем часть ее в работу, которая обеспечивает функционирование различных систем в наших домах, а также заводов и транспорта.

Жизнь также подчиняется этому закону. Растения живут, рассеивая солнечную энергию, а животные — рассеивая калории, получаемые из пищи.

Формула ΔS > = 0 лежит в основе всего.

В 1865 году Клаузиус пересмотрел два начала термодинамики, которые впервые сформулировал в статье, опубликованной пятнадцатью годами ранее. Вместо слова “сила” он использовал термин “энергия”, а также ввел понятие “энтропия”. Его законы гласят:

1. Энергия вселенной неизменна.

2. Энтропия вселенной стремится к максимуму.

(Под “вселенной” здесь понимается любая закрытая или изолированная система. Однако, поскольку за пределами Вселенной, в которой мы живем, ничего не существует, ее энергия также неизменна, а энтропия увеличивается. На интуитивном уровне второй закон можно сформулировать следующим образом: энтропия любой закрытой системы стремится к увеличению.)

Два этих лаконичных утверждения свидетельствуют о глубине человеческого ума и воображения. Они представляют собой не менее важную научную веху, чем законы движения Ньютона, которые были сформулированы двумя столетиями ранее.

С 1865 года, когда Клаузиус опубликовал эти законы, они остаются на переднем крае физики, помогая людям лучше понимать все, от атомов и живых клеток до черных дыр. Они наглядно демонстрируют силу человеческого разума и воображения.

Однако научные принципы могут неверно трактоваться и применяться, даже если сами по себе они верны. Когда термодинамика вышла на мировую арену, она оказалась ору-днем в борьбе с последними идеями в другой области науки. В споре сошлись два титана британской мысли XIX века — Уильям Томсон и Чарльз Дарвин.

* * *

“Один вид превращается в другой”. Чарльз Дарвин записал эту фразу в 1837 году после пятилетнего плавания в качестве натуралиста на корабле “Бигль”. Увиденное в Южной Америке, на Галапагосских островах, а также в других местах убедило его, что виды мутируют друг в друга, причем движущей силой этого процесса выступает конкуренция за ресурсы и другие факторы внешней среды. Понимая гигантский размах своих идей, следующие два десятка лет Дарвин накапливал данные для их подкрепления. Кроме тех образцов, которые он сам видел и собирал в путешествиях, он знакомился с работами других натуралистов, в деталях изучал домашнее животноводство и документировал разнообразие форм усоногих раков, вьюрков и жуков.