— Ты в этом уверена? — Наконец выдавил он из себя.
— Да. Мы с ним узнали друг друга. И пока вас с Еленой не было, мы ездили в тот лагерь.
Папа больше ничего не говорит. Просто молча на меня смотрит. Я вижу в его глазах отеческую любовь и заботу. Я знаю, что он желает мне счастья. Но я так же знаю, что он не простит мне, если я откажусь от принятого решения. Он будет считать меня слабой и скорее всего не передаст мне управление компанией. Несмотря на то, что я единственная наследница его состояния, отец найдет способ сделать так, чтобы компания жила без моего управления в будущем. Выведет ее на биржу, посадит новый совет директоров, а я лишь буду получать дивиденды без какого-либо права голоса.
Я не могу этого допустить.
— Я поеду в Гарвард, папа. Несмотря на Максима.
Секунду отец смотрит мне в глаза, будто не веря. Затем встает со стула, кивает головой и уходит.
Наверное, я сейчас подписала себе смертный приговор. Но отец прав: нам с Максимом всего лишь 18 лет. В этом возрасте не может быть иного выбора.
POV Максим
Просыпаюсь утром, а Кристины нет. Странно, обычно она спит дольше меня. Часы показывают 10 утра, родители уже наверняка уехали на работу. Встаю, одеваюсь, захожу к Кристине в комнату — ее нет, кровать заправлена. На кухне, в спортзале и библиотеке тоже пусто. Выхожу во двор, иду к беседке в саду и вижу, что Кристина спит в гамаке. В ночнушке и джемпере сверху нее.
Очень странно... Неужели она проснулась ночью и пришла сюда? Или вовсе не смогла уснуть и спустилась в сад?
Смотрю на такое любимое лицо. Моя нежная, кроткая девочка. Кристина будто чувствует на себе мой взгляд, потому что резко открывает глаза. В растерянности поднимается на гамаке и вертит головой по сторонам.
— Я что, уснула тут?
— Наверное, — тихо говорю ей, мягко проводя ладонью по ее волосам.
Кристина поднимает на меня голову и пристально смотрит в глаза. А потом шумно выдыхает и прижимается ко мне, обвивая руками мою талию. Я обнимаю ее в ответ. Мы оба понимаем, почему она не смогла уснуть ночью и пришла сюда. Мы оба думаем об одном и том же.
— Я люблю тебя, Кристина. Знай это, что бы ни случилось.
— И я люблю тебя, Максим. Помни об этом всегда.
Мы еще стоим так какое-то время, а затем Кристина выбирается из гамака, и мы направляемся в дом.
Оставшиеся три недели до ее отъезда проходят, как три дня. Кристина перестала ездить в компанию к отцу, чтобы не терять даже эти два дня в неделю. Все это время я почти не выпускаю Кристину из своих рук. И мы почти не выходим из моей комнаты. В наших поцелуях все больше боли, а в Кристининых глазах все больше слез.
За четыре дня до отъезда Кристина стала собирать чемоданы. Наглухо закрывала дверь своей комнаты и врубала тяжелый рок. Я не заходил к ней. Тупо лежал на своей кровати и смотрел в потолок. Я знаю, что Кристина включает музыку, чтобы я не слышал ее рыданий. И мы с ней все еще не обсуждали, как будем продолжать отношения на таком расстоянии.
За два дня до отъезда я решил поднять эту тему.
— Я приеду на зимние каникулы. Потом еще будет неделя весенних. Ты мог бы приехать ко мне на российские майские праздники. Ну и летом два месяца будут в нашем распоряжении, — спокойно сказала мне Кристина, но я все же расслышал дрожь в ее голосе.
— И сколько лет так будет продолжаться? — Мой голос прозвучал очень зло.
— Сначала четыре. Бакалавриат мне точно нужно там окончить.
Я истерично засмеялся.
— Сначала? А что потом?
— Я планировала отучиться там еще два года в магистратуре и два года в MBA.
— То есть, ты предлагаешь нам так жить восемь лет???
Она молчала. Потом наконец выдала.
— MBA, в принципе, необязательно.
— То есть, шесть лет?
Снова молчит, дышит тяжело, в глазах слезы. Но все же она говорит:
— Да.
Я беспомощно опускаю веки. Мне просто хочется умереть. И даже не от того, что почти не буду видеть Кристину шесть лет. А от того, что она все-таки уезжает. Тихая, кроткая девочка из лагеря действительно стала беспощадной машиной, сносящий все на своём пути. Даже свою любовь.
— Максим, ты мог бы через год перевестись из МГИМО в Америку. Не в Гарвард, но в какой-нибудь вуз недалеко от него.
— Кристина, ты могла бы через год перевестись из Гарварда в Россию. Не в МГИМО, но в какой-нибудь вуз недалеко от него, — я в точности повторил ее слова.
Она хмыкнула.
— Я не могу.
— Я тоже не могу.
Она еще молчит какое-то время, а потом спокойно говорит.
— Максим, я все это спланировала еще до встречи с тобой. Ты ворвался в мою жизнь и полностью меня обезоружил. Ты слишком мало знаешь о моем отце, о том, как он меня воспитывал, чему учил, какие ценности прививал. Я не могу остаться, как бы сильно я этого ни хотела. У меня есть договоренность с папой. Я не имею права поменять сейчас мнение. Мне нужны эти шесть лет. Иначе отец меня не простит.
— Давай я поговорю с ним?
— Не надо. Так будет только хуже.
— Почему?
— Потому что тогда он посчитает, что я слабая. Это моя с ним битва. Я не могу проиграть отцу.
Ее слова показались мне каким-то набором бреда.