Холодная гора

Она плохо спала в ту ночь, ворочаясь в своей сырой и холодной постели. Позже она зажгла лампу и попыталась читать «Холодный дом» [30], но не могла сосредоточиться на книге. Она задула лампу и все крутилась под одеялами. Ей хотелось, чтобы у нее был хотя бы глоток опия. Уже далеко за полночь она выбрала облегчение девственницы, старой девы, вдовы. Когда ей было тринадцать, она провела весь тот год в беспокойстве, что только она одна раскрыла это действие или, возможно, лишь она одна способна на него, благодаря какому-то пороку или уникальному строению. Так что для нее было огромным облегчением, когда кузина Люси, которая была старше ее на несколько месяцев, вывела ее из заблуждения по вопросу одинокой любви. С точки зрения Люси — и это особенно шокировало Аду, — то, о чем Ада ей рассказала, всего лишь привычка, как жевание табака, пристрастие к понюшкам или курение трубки, и так обыденна, что может считаться всеобщей. Ада объявила такое мнение крайне низменным и циничным. Но Люси не отступилась от своих слов и по-прежнему легкомысленно относилась к тому, что Ада считала темной тайной, происходящей от отчаяния, такого сильного, что на следующий день после этого ходишь с краской стыда на лице. Ни взгляды Люси, ни прошедшие годы не изменили отношения Ады к этому вопросу.

В эту беспокойную ночь видения, проплывающие в ее мозгу, непрошеные и похожие на сон, были об Инмане. И поскольку ее знание анатомии было на гипотетическом уровне и опиралось лишь на образы виденных когда-то животных, младенцев мужского пола или вызывающих краску смущения итальянских статуй — в своих грезах она наиболее ясно представляла его пальцы, кисти руки и сами руки до локтя. Все остальное было умозрительным и поэтому неясным и без определенной формы. Потом она лежала без сна до рассвета, по-прежнему испытывая острую тоску и безнадежность.

Но на следующее утро она проснулась с ясной головой, в хорошем расположении духа и с твердым намерением исправить свои ошибки. День был безоблачный и теплый, и Ада сказала Монро, что ей хотелось бы поехать на прогулку; она очень хорошо знала, куда они поедут, если он сам будет править экипажем. Монро попросил управляющего запрячь Ралфа в кабриолет, и через час они приехали в город. Они подъехали к платной конюшне, где конюх вывел лошадь из оглобель, поставил в стойло и дал полмеры зерна.

На улице Монро похлопал по карманам брюк, жилета и сюртука, пока не отыскал кошелек. Он вытащил золотую двадцатидолларовую монету и вручил ее Аде с таким видом, словно это была монетка в пять центов. Он предложил ей купить что-нибудь красивое из одежды или книги и назначил встречу через два часа у конюшни. Она знала, Монро отправится на поиски своего друга, старого доктора, и они будут говорить о писателях, художниках и прочем; во время беседы он выпьет либо один маленький стакан шотландского виски, либо большой бокал кларета и придет ровно на пятнадцать минут позже назначенного времени.

Ада направилась прямо к книготорговцу и, даже не просматривая, купила сборник последних песен Стивена Фостера; об этом песеннике у них с Монро были совершенно противоположные мнения. Что касается книг, то первым, что она увидела, оказался трехтомник Троллопа, почти кубический по форме. У нее не было особого желания читать его, но, раз уж он попался на глаза, она решила его купить. Ада попросила завернуть покупки и отослала их к конюшне. Затем она направилась в магазин одежды и быстро купила там шарф, пару темно-желтых кожаных перчаток и ботинки цвета оленьей кожи, попросила завернуть все это и тоже отослала к конюшне. Затем вышла на улицу, справилась о времени и обнаружила, что потратила на все покупки менее часа.

Зная, что поступает более чем предосудительно, Ада повернула за угол и двинулась по узкому переулку между юридической конторой и кузницей. Она поднялась по широким ступеням крыльца к крытой лестничной площадке перед дверью Инмана и постучала.

Он чистил ботинок и все еще держал его в руке, когда открыл дверь. В другой руке, которой он взялся за ручку двери, была тряпка. Одна нога его была в носке, на другой — еще не начищенный ботинок. Инман был без куртки, в рубашке с закатанными до локтя рукавами.

На лице Инмана отразилось величайшее удивление, когда он увидел Аду, материализовавшуюся вдруг в таком месте, где он меньше всего ожидал ее увидеть. Он, кажется, не знал, какие слова произнести, кроме тех, которые означали, что пригласить ее нет никакой возможности. Он поднял вверх указательный палец, обозначая краткий период времени, одну секунду Затем закрыл дверь, оставив ее стоять на крыльце.