Холодная ярость

– В этом нет никакой необходимости, – твердо заявила Кира Владимировна.

Потом вдруг засуетилась, полезла в сумку, висящую на спинке стула. – Вы курите?

– спросила она. – Давайте покурим. Отойдем к окну и покурим. У меня все равно нет следующего урока, так что помещение успеет проветриться. Ну а теперь расскажите мне, почему вы ищете этих детей и что это за фильмы такие, – сказала она сразу же после того, как закурила от поднесенной Мариной зажигалки. – А то я что-то не поняла…

Говорить или не говорить? Лучше сказать: если эта дама имеет какое-то отношение к преступлению, то она и так все знает. А если нет – ничего, послушает. Может быть, после этого не будет столь категорична: наши дети не могут выйти отсюда без сопровождения взрослых! Фу-ты ну-ты, какие мы гордые!

Марина тоже, как говорится, «не первый год замужем» и слышала кое-что про порядки в интернатах. Здесь же не тюрьма с охраной и железными решетками.

Конечно, детям запрещается выходить одним – это правда, в инструкциях так и записано. Да кто же выполняет все эти высокоумные инструкции? И физически обеспечить выполнение такого правила вряд ли возможно – в интернате ведь нет охраны…

– В наших руках находятся несколько видеофильмов порнографического характера, – начала Марина, глядя в блеклые глаза заместительницы Директора, – на которых засняты сцены совокупления с детьми восьми-десяти лет. Сцены очень подробные и реалистичные. Так называемая запрещенная порнопродукция. Это преступление карается сразу несколькими статьями Уголовного кодекса и влечет за собой…

– Конечно, это ужасно, – махнула рукой Кира Владимировна, не дослушав – но почему вы пришли к нам? Почему вы думаете, что это наши дети?

На ее лице появились красные пятна волнения а голос дрогнул.

– Потому что дети в фильмах – глухонемые, – пояснила Марина, решив, что и это скрывать глупо. – Вот почему. Так вы действительно ничего не можете сказать?

Она испытующе посмотрела в глаза Кире Владимировне, и несколько секунд две женщины не отводили глаз, словно, сговорившись, играли в «гляделки».

– Я работаю здесь уже двадцать четыре года, – медленно и с расстановкой, как будто прислушиваясь к собственным словам, сказала учительница и нервно дернула худым плечом под темно-серой блузкой. – Двадцать четыре года, – повторила она. – Это ведь целая жизнь. Как пришла сюда девчонкой после института, так никуда и не уходила. Знаете, сколько ребят я выпустила отсюда?

Двадцать четыре выпуска – это сотни человек. Они иногда приходят, мы подолгу болтаем, как старые друзья или родственники. Хотя «болтаем» – это сильно сказано, – тут же добавила она, заметив недоумение Ма-ны. – Мы не можем болтать – они же глухонемые… пу да все равно, ты очень олизки со всеми нашими выпускниками. Они знают, что могут всегда прийти сюда и посоветоваться. Здесь ведь почти все дети брошенные, одинокие, и ближе нас, педагогов, воспитателей, у них никого нет. И часто на всю жизнь так и остается.

Она выкурила сигарету за четыре глубокие затяжки и тут же нервно полезла в сумку за новой.

– Три урока дала подряд и ни разу не курила, – заметила Кира Владимировна.

– Вы знаете, я страшная курильщица. Знаю, что плохо, но ничего не могу с собой поделать. Работа нервная. У меня восемнадцать часов в неделю, да еще все по воспитательной части – голова кругом идет.

– Вы программирование преподаете? – поинтересовалась Марина.

– Да, – подтвердила учительница. – Уже десять лет. Знаете, это перспективное дело для глухонемых. Сами понимаете, для них с самого детства закрыто многое, они ощущают свою неполноценность. Не каждая работа им подходит, а программирование и вообще компьютеры – это просто идеально для них. Ведь все происходит на экране и у ребят в голове – не нужно ничего слышать или говорить.

Она обвела взглядом класс и добавила немного растерянно:

– Хотя вы сейчас скажете, что мои старания уходят впустую. Да? Я и сама понимаю… У нас ведь компьютеры «Корвет», еще советские. Представляете, насколько они устарели? Спонсоры обещали купить новые, но потом грянул кризис, и больше уже никто ничего не обещает.

Кира Владимировна загасила вторую сигарету, буквально раздавив ее пальцем в стеклянной банке, приспособленной под пепельницу, и взгляд ее снова метнулся к лицу Марины.

– Я потому так твердо вам ответила сразу, – заявила она, – что я тут работаю двадцать четыре года и знаю, что в нашем интернате такого быть не может. Теперь вы меня поняли?

– Но я ведь и не сказала, что видеосъемка проводилась в вашем интернате, – осторожно сказала Марина. – При чем здесь это? Я имела в виду, что Кто-то из ваших детей мог попасть под дурное влияние кого-то из взрослых…

– У нас не может быть таких взрослых, – еще тверже парировала учительница.

– Те, кто работают здесь, никогда не пойдут на такое. Никогда, слышите вы? А посторонних у нас не бывает, – закончила женщина и посмотрела на Марину так, как, вероятно, глядела на врага старая императорская гвардия под Аустерлицем…