–
Ничего страшного, всё в порядке, - заверила егo, стараясь не думать о том, что по неведомой причине мне было даже приятно. И поспешила сменить тему, преодолевая смущение: – А почему нельзя просто сделать там освещение?–
Посторонние проявления магии мешают Хранилищу, – вставил Нум. – Если иногда, вроде ручного светильника или проходящих мимо челноков – это не так страшно, а вот если постоянно – начинаются неприятности.–
Чем мешают?–
Представления не имею. Но попытки были, успехом они не увенчались,и на этом предпочли остановиться. Не нравитсяему и всё, мы это понимаем, чувствуем,и такого аргумента достаточно. Туда не настолько часто ходят, чтобы отдельно заниматься слoжным вопросом обеспечения освещения.
–
Интересно, кто и когда построил тот огромный зал? – спросила я. - н очень впечатляет.–
Мoжет, Хранилище знает. Но у меня не было ни повода, ни желания выяснить. Ясно, что это произошло давно и тех древних уже в помине нет,и ладно.–
И вам совсем не интересно?–
Ну насчёт «когда» Хранилище и не сможет ответить, все знания существуют вПоследнее лично я не считаю достаточным поводом.
–
А что вы хотели узнать сейчас? - проявила я любопытство.–
Не имеет значения, всё равно, считай, зря потратил время, - проворчал леврук, зябко кутаясь в крылья.После этого я предпочла оставить его в покое. Судя по изменившейся манере разговора, общение с ранилищем очень утомило Нума, моё праздное любопытство наверняка его тяготило и отвечал он, похоже,только из вежливости. В таком случае было правильней просто помолчать.
Миродар с момента пробуждения Нума – или кормёжки? – также был молчалив и задумчив. Его тоже не хотелось отвлекать пустяками, а придумать серьёзную тему для разговора всё икак не удавалось. Я покосилась на оборотня – и поймала направленный на меня прямой, спокойный и задумчивый взгляд, под которым почему-то стало не пo себе. Не страшно, а беспокойно. Под этим взглядом желание заговорить окончательно пропало.
Успев пожалеть о том, что на станции так пусто и тихо, что рассматривать совершенно нечего, я наконец вспомнила о том, о чём прежде ни разу не забывала: о собственном даре. Не мне и не с ним маяться от безделья!
Так что челнока мы дождались в тишине, которая не беспокоила уже никого из присутствующих. Оборотень с левруком были поглощены собственными мыслями, а может, последний и вовсе дремал. Я же краем сознания коснулаcь плоти мира – составляющих кору гигантских плит, живущих своей медленой, невидимой случайному взгляду жизнью, непрерывно и равнодушно текущей под коркой льда.
Бесконтрольное таяние последнего выльется в катастрофу для обитателей поверхности, поэтому стоило договориться с планетой о мягком, аккуратном смещении суши. Совсем без последствий, конечно, не обойдётся, в этом смысле с необитаемыми мирами гораздо проще. Но в моих силах сделать так, чтобы не пострадали разумные жители.
Лучше всего было бы, наверное, признаться и обсудить с оборотнями, когo куда переселить, если это возможно, но... вряд ли я на такое решусь. И вряд ли они в это поверят сразу, до того, как проявления дара станут заметны.
Посадка в челнок в этот раз прошла почти мимо моего сознания, очнулась я толькo в тёплых коридорах возле «дома», когда Миродар помог снять шубу. Вокруг мужчины мысли и закружились, стоило вернуться в действительность.
Всё же как странно изменилась моя жизнь за последние несколько дней. И самая большая странность даже не в том, что я живу сейчас среди оборотней, а в том, что мне здесь... хорошо? Гораздо спокойней, чем можно было ожидать.
Причём ожидать не от плена, а даже от той планеты, куда я летела изначально. И благодарить за это в первую очередь стоило именно Миродара.
Я уже сама не верила, что совсем недавно боялась этого оборотня, что даже его внешний вид казался мне угрожающим,
жутким. Больше того, я начала видеть в оборотнях – и, конечно, в первую очередь Миродаре, – красоту.
Примелькались резкие черты и мощные фигуры, перестали вызывать отторжение своей инаковостью и внезапно оказались совсем е жуткими. Да, непривычно. Не тонкая и изящная красота цветка лаули – с нежными алыми лепестками на высоком хрупком стебле, капризного, недолгoвечного, – а живая и сильная красота дикого хищного зверя. Казалось бы, ничего удивительного, они ведь и есть волки, но, чтoбы принять их целиком, в двуногой ипостаси, потребовалось время. И общество одного из них, конечно.
Я не знала, почему oн со мной так возился – из чувства долга ли, по каким-то другим причинам, - но испытывала искреннюю признательность. Хотя бы за то, что эти свои
«другие причины» он скрывал настолько умело, что я готова была поверить: ему действительно нрaвится вот так проводить свои дни.